[Solnechny]

Сообщение от Толяныч

жестокосердный - не вместит, сколь ему притч ни рассказывай

А я всё-таки ещё одну расскажу. А вдруг?

Покаяние

«Чтобы встретиться с Богом, нужно

выйти из себя, выцарапаться из этой

глухой, без окон и дверей темницы,

где тебя никто никогда не найдет!»

(Монахиня N. «Дерзай, дщерь»)

Жил в темном запущенном доме, всегда погруженном во мрак, седой старик с неряшливой длинной бородой. Он коротал жизнь тем, что перебирал старый хлам, предаваясь воспоминаниям о давно прошедшем. И так день за днем, год за годом: пылящиеся обветшалые вещи и бестелесные безрадостные воспоминания. К настоящему его возвращали только крысы, с которыми он вынужден был бороться, спасая свои скудные запасы.

Окна дома были наглухо закрыты, но как-то утром через щель в прохудившейся ставне в мрачную унылую комнату пробился солнечный луч. Он пробежался по полу, заглянул в угол, и огромная паутина вдруг вспыхнула причудливым светом, как тыква, превратившаяся в карету для Золушки.

– А как же выглядит паук при солнечном свете? – неожиданно для самого себя подумал старик и тут же испугался этой мысли, потому что она разрушала мир, в котором он привык жить. Старик рассердился на непрошеного гостя и судорожно бросился искать чем бы закрыть образовавшуюся щель. Но в тот момент, когда он нервным движением заткнул щель очень дорогой его сердцу тряпкой, единственной оказавшейся под рукой, прогнившая петля треснула, крякнула, ставня поползла вниз – и через мгновение уже лежала на земле, бездыханная, как страж, сраженный наповал. Через распахнутое окно в жалкое жилище вместе со струей свежего воздуха хлынул торжествующий поток света, а по морщинистой щеке старика медленно покатилась тяжелая слеза. Он хотел смахнуть ее сухим жилистым кулаком, но от этого резь в глазах, давно отвыкших от света, стала еще сильнее, и слезы хлынули, как дождевая вода, прорвавшаяся через засор в водостоке. Оглядываясь по сторонам, старик пытался найти хоть что-нибудь, чем он мог бы утешиться, но вокруг не было ничего, кроме грязи и хлама, на которые он потратил всю свою жизнь. Старик заметался по дому, как смертельно раненый зверь. Ему так захотелось выбить плечом заваленную грудами ненужных вещей дверь и выйти туда, где все было залито этим немыслимым светом, режущим глаза.

С трудом переставляя ноги, переставшие повиноваться, старик направился к двери, но смешное расстояние в несколько шагов оказалось расстоянием в целую жизнь: он падал, разбиваясь о груды собственными руками нагроможденного хлама; он полз, собственным потом смывая наслоения никогда не убиравшейся грязи; он выл от боли, тщетно пытаясь освободить немеющие руки из-под завалов внезапно рушившегося на него прошлого, и когда ему все же удалось подползти к двери, сил на последний рывок, казалось, взять уже было неоткуда.

Старик лежал распластанный на полу с раскинутыми в стороны руками. Ему казалось, что душа его отделилась от тела и смотрела на него сверху:

– Вот все и закончилось – я умер, – подумал старик, но теплый порыв ветра, ворвавшийся неведомо откуда, разметал по впалым щекам жесткие пряди волос и разогнал сковавшие тело мысли о смерти.

Старик приподнял голову, опираясь на дрожащие от перенапряжения руки, и не поверил собственным глазам: неприступная дверь лежала на траве, а образовавшаяся в стене дыра была залита светом, на который было больно смотреть. Ничего не понимая, растерянный и счастливый, он выполз наружу и рухнул на землю рядом с поверженной дверью. До головокружения пахло травой и цветами. Ветер играл в жестких нечесаных волосах. Было так непривычно хорошо!

Старик долго лежал неподвижно, пока не озяб. Все тело его дрожало. Нужно было встать, но он боялся пошевелиться. Что-то маленькое пробежало по щеке, запуталось в ресницах и исчезло с очередным порывом ветра. Любопытство пересилило страх, и старик открыл глаза.
Первое, что оказалось прямо у него перед глазами, был черный жучок, карабкающийся вверх по цветоножке. Он старался изо всех сил, но никак не мог добраться до цветка, потому что ветер, играя, сдувал его. Жучок падал на спину, долго перебирал лапками, с трудом переворачивался и снова забирался на цветоножку.
Старик подставил палец, и неутомимый жучок тут же оказался на самой верхушке в чашечке душистого цветка.

– Ну, прощай, дружок, – сказал старик, испугавшись звука собственного голоса, – пора мне.

Он встал, с трудом распрямив одеревеневшую спину, стряхнул пыль с обветшалой одежды и медленно пошел прочь от полуразвалившейся хибары, беззубо зияющей дырой выбитой двери.