| Андрей Старцев |
23.01.2018 13:15 |
Трагедия 22 июня 1941-го:
Не поддаваться на провокации! - Это написано совсем не сторонником КОБ.
Как выполнялся приказ Сталина.
А.С.
Цитата:
Сообщение от Товарищ Зазнобин:
Сталин был прав: непреклонно требуя от своих военачальников не допускать провокаций на границах с Германией, не поддаваться на провокации и не раздувать инциденты на границе, он до самого начала войны оставлял Гитлеру возможность преодолеть наследие его произхождения, его концепций и отказаться от его прошлых обязательств.
|
Уже в первые часы войны немцы нанесли бомбовые удары по 66 аэродромам. Самолеты пылали сотнями, не успев даже подняться в воздух и принять бой. Основной удар был нанесен по авиации Западного и Киевского особых военных округов. Уже в первый день войны СССР потерял свыше 1800 самолетов, а немцы - 35.
Генерал-фельдмаршал Альберт Кессельринг поздно вечером 22 июня записал в своем дневнике:- Воздушный блицкриг полностью удался! Истребителей у них больше нет. Нашим бомбардировщикам ничто не угрожает. Они полные хозяева в небе и могут позволить себе преследовать даже одиночную автомашину или танк русских.
Мощные таранные танковые удары оправдывали себя - немцы быстро продвигались вперед.
Господство в СССР концепции «быстрой войны на чужой территории» привело к тому, что значительное количество военных составов и баз были сконцентрированы в приграничной полосе. Уже в первые дни были уничтожены или захвачены врагом 10 артиллерийских складов (свыше 25 тыс. вагонов боеприпасов), 25 складов и баз, на которых хранилось горючее (свыше 50 тыс. тонн), 14 складов (40 тыс. тонн) продфуража и т.п.
Следовательно, первые дни войны - это победы врага, немцы в эйфории, десятки тысяч советских солдат и офицеров попали в плен. Какими же были действия высшего руководства СССР накануне и в те первые часы 22 июня? Как лидеры государства и партии планировали отражать нападение врага, какие приказы отдавали армии?
В директиве, которую армия получила только за несколько часов до немецкой агрессии, подчеркивалось: - В течение 22-23 июня 1941 г. возможно неожиданное нападение немцев... Возможно, нападение начнется с провокационных действий. Задача наших войск - не поддаваться на какие-либо провокационные действия, которые могут вызвать большие осложнения. Вместе с тем войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов находиться в полной боевой готовности, встретить возможный неожиданный удар немцев или их союзников». Армии было разрешено занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе; рассредоточить и замаскировать авиацию; все части привести в боевую готовность, а также предпринять все шаги для затемнения городов и объектов. В последнем пункте отдельно подчеркивалось: «к каким-либо другим мерам до особого распоряжения не прибегать.
Собственно, текст директивы вызывает больше вопросов, чем дает ответов. Например, строки: «Возможно, нападение начнется с провокационных действий». И сразу требование: «не поддаваться на какие-либо провокационные действия». А что именно военные на границе должны были считать «провокационными действиями»? Каким был критерий оценивания? Где должна была проходить черта между провокационными действиями и военными? Одна уничтоженная пограничная застава - это еще провокация или уже война? А десять пограничных застав - война? Уже можно отвечать огнем? Поражает такая неконкретность накануне самого масштабного военного конфликта в истории СССР. И это происходит не в институте благородных девиц, где можно себе позволить общаться двузначными намеками, а в армии, которая по определению во все времена славится четкостью команд и приказов, точностью их выполнения! Как же может быть по-другому, ведь ценой подобных головоломок, в которые играло командование ночью 22 июня, стала гибель многих тысяч бойцов.
Поражает также и итоговое распоряжение: «к каким-либо другим мерам до особого распоряжения не прибегать». То есть огонь не открывать, артиллеристам не уничтожать немецкие колонны, истребителям не вступать в бой с вражескими бомбардировщиками и т.п. Называя вещи своими именами, от офицеров и бойцов Красной армии директива требовала совершить самоубийство.
Например, окружной узел связи Киевского особого военного округа, располагавшийся в Тернополе, ночью 22 июня получил шифрованную телеграмму с директивой № 1. Но еще раньше очередной генерал наркомата обороны лично позвонил командующему округа генерал-полковнику Михаилу Кирпоносу и открытым текстом известил, что в 4 утра войска вермахта перейдут границу. Вместе с тем дежурный сказал, что нарком обороны приказал привести войска округа в боевую готовность, выдать боеприпасы, но огонь по врагу не открывать и границу не пересекать. А уже через несколько минут до нападения штаб округа еще успел получить телеграмму с официальным приказом из Москвы: «22-23 июня возможно провокационное наступление немецких войск. Войскам округа на провокации не поддаваться, границу не переходить. Авиации границу не перелетать».
Бесспорно, приказ «не поддаваться на провокации» фантастически усложнял отражение агрессии! А именно это, в соответствии с полученными из Москвы указаниями, подчеркивал, например, командующий 5-й армии генерал-майор Михаил Потапов, который лично открытым текстом по телефону передал приказ командирам дивизий поднять войска по боевой тревоге, но ни в коем случае «не поддаваться на провокации». Практически это означало: боекомплект можно иметь в войсках, но на руки не выдавать и, самое главное, - «огонь не открывать»! Красноармейцев расстреливали практически безоружными. И такой приказ, максимально усиливший врага, бойцам отдали не немецкие шпионы или агенты, а собственное военное руководство. О таком подарке армия агрессора могла только мечтать. Большинство советских командиров по указанию Москвы отдала частям малопонятные, откровенно вредоносные приказы. Например, командир 45-й стрелковой дивизии генерал-майор Гавриил Шерстюк уже после начала активных боевых действий немцев получил из штаба корпуса распоряжение: «Провокация! Частям быть в гарнизонах в полной боевой готовности. Категорически запретить пограничному отряду вести огонь, ждать дополнительных указаний».
Генерал-полковник М.Кирпонос передал в войска распоряжение такого содержания: «Немецко-фашистская авиация сегодня в 3.00 нанесла бомбовые удары по Киеву, Одессе, Севастополю и другим городам. С 3 часов 30 минут артиллерия ведет сильный огонь по нашим пограничным заставам и укрепленным районам. Приказываю: 1. Немедленно поднять войска по тревоге, рассредоточить их и держать в полной боевой готовности; авиацию рассредоточить по полевым аэродромам; 2. Огневые точки УРов занять частям укрепрайонов; 3. Полевые войска к границе не подводить, на провокации не поддаваться». И снова магическое заклинание «провокация» связывает руки офицерам на линии огня.
Впрочем, в некоторых случаях не удалось поднять части даже и по боевой тревоге. Например, командир 1-й противотанковой артиллерийской бригады генерал Кирилл Москаленко, получив из штаба сообщение о начале войны, приказал своему заместителю немедленно поднять солдат по тревоге. Но после возвращения в бригаду (почти в полдень 22 июня, когда война продолжалась уже несколько кровавых часов) генерал с удивлением увидел, что все бойцы все еще оставались в своих казармах. Заместитель командира батальонный комиссар Н.Земцов с улыбкой спросил: «Что, маневры начались? А то слышу взрывы и стрельбу, но бригада же не принимает в них участия». Поэтому и тревогу никто не объявлял. Солдаты беззаботно занимались своими делами. Враг быстро продвигался в глубь страны.
Высшее военно-политическое руководство страны немало сделало для того, чтобы немецкая агрессия была воспринята только как «маневры» или «провокация». И даже когда армады немецких самолетов уже нанесли бомбовые удары по советским городам и первые бомбардировщики уже возвращались на базы по очередную дозаправку и порции смертоносного груза, генерал Дмитрий Рябышев, командир 8-го механизированного корпуса, все еще получал от начальника оперативного отдела армии указания: «Прошу без паники. Думаем, что это провокации. Не поддаваться на них! Огонь по немецким самолетам не открывать! Ждать дальнейших инструкций».
Показательно, что настоящий приказ чуть позже еще раз продублировал Д.Рябышеву теперь уже начальник штаба 26-й армии Иван Варенников, который снова подчеркнул: «Огонь по немецким самолетам не открывать!» Вот о чем болела голова у советских высших офицеров! Как следствие, части корпуса были подняты по боевой тревоге со значительным опозданием. Безусловно, в такой ситуации для большинства воинских частей не было ни единого шанса добраться до своих заранее подготовленных рубежей обороны, которые в массе своей на тот момент уже были заняты немецкой армией. Так советское руководство дало оккупантам фору, неоценимый запас времени, которое те, конечно же, и использовали. Словно преднамеренно Красную армию не только не подняли по тревоге до начала немецкой агрессии, но, наоборот, даже после начала войны большинство войск все еще находилось в казармах.
В результате бойцы, которые не погибли уже во время первых бомбардировок вражеской авиации, принимали свой первой бой довольно часто на марше, в открытом поле. Линии обороны, окопы, доты, дзоты оказались на тот момент уже в глубоком немецком тылу. В частности, немцы заняли подготовленные позиции обороны частей 87-й и 124-й стрелковых дивизий КОВО. Это и не удивительно, поскольку, например, бойцы 124-й дивизии оставили казармы и отправились в районы своей дислокации только в 6-7 часов утра. На марше в открытом поле были атакованы вражеской авиацией и понесли значительные потери. Еще до начала своего первого боя с немецкой армией в дивизии уже было немало убитых и раненых, погибло значительное количество офицеров. Но даже в таких условиях на солдат давил малопонятный приказ «не поддаваться на провокации».
Как вспоминал командир 135-й стрелковой дивизии 5-й армии КОВО генерал-майор Федор Смехотворов: «Когда утром 22 июня дивизия на марше попала под пулеметный обстрел с воздуха, из штаба армии поступило указание: „На провокацию не поддаваться, по самолетам не стрелять". Распоряжение о приведении частей в боевую готовность и о выполнении плана мобилизации было отдано только утром 23 июня». Могли ли немцы мечтать о большем подарке?!
Следовательно, самым страшным было то, что высшее руководство СССР до последнего боялось назвать вещи своими именами. Откровенная и коварная немецкая агрессия, требовавшая соответствующих решительных контрдействий, была квалифицирована только как «провокация отдельных немецких офицеров», на которую советские войска не имели права реагировать. Цена вопроса? Тысячи погибших и пленных красноармейцев.
Парадоксальная ситуация: самую лучшую оборону удалось организовать там, где командиры Красной армии или не выполнили приказ своего непосредственного руководства и сразу встретили немцев огнем, или там, где линии связи уже были повреждены немецкими диверсантами и командиры прифронтовых частей не получили из своих штабов сообщений. То есть действовали на свой страх и риск, но полностью в соответствии с ситуацией. Например, в полосе обороны 6-й армии КОВО немцы нанесли мощный удар пехотными дивизиями в районе между Рава-Русским и Струмиловским укрепрайонами, пытались прорваться на Львов.
Но немцев встретили шквальным огнем бойцы 41-й стрелковой дивизии, которые еще с ночи заняли свои боевые позиции. Отметим решительность начальника штаба дивизии полковника Н.Еремина, который, получив от пограничников сообщение, что немецкие войска пересекли границу, сразу, не ожидая указаний из высших штабов, поднял части по боевой тревоге. Соответственно, когда только в 5 часов 30 минут 22 июня из штаба армии поступил приказ привести дивизию в боевую готовность, он фактически уже был выполнен: дивизия к тому времени почти две часа держала оборону, отбивая атаки врага.
Командир 99-й стрелковой дивизии полковник Н.Дементьев, не получив указаний из штаба, в ответ на немецкий удар самовольно поднял свои части по боевой тревоге. Заметим, что на этом участке обороны сложилась опасная ситуация. Немцы начали наступление на Яворов, пытаясь обойти советские части с флангов, окружить и взять их в кольцо. Но «самодеятельность» полковника Н.Дементьева разрушила планы немцев. Отметим также мужество и решительность бойцов пограничного отряда, охранявших переправу через Сан в районе Перемышля. Не получив приказ не поддаваться на «провокации» (связи со штабами уже не было), пограничники действовали в полном соответствии с воинским уставом: прицельным огнем срывали все попытки немцев переправиться через реку. До 12 часов 22 июня только нескольким небольшим группам немцев удалось зацепиться на советском берегу. Умелые действия пограничников помогли частям 99-й стрелковой дивизии занять свои определенные оборонительные позиции.
Но и это еще не все! Уже на 23 июня бойцам дивизии удалось отбить у немцев Перемышль и восстановить государственную границу по всей полосе дивизии! Были уничтожены несколько вражеских танков, захвачены трофеи - пулеметы, пушки и десятки пленных. Вот что означает не терять драгоценное время, действовать четко, по-боевому! Как хорошо, что солдаты этой части не получили кремлевских указаний «не поддаваться на провокации»! А если бы их не получили все советские воинские части? А если бы не было откровенно вредительского заявления ТАСС от 14 июня? Каким было бы тогда начало войны? Однозначно успехи немцев были бы значительно скромнее.
Огромное количество деморализованных красноармейцев уже в первые часы войны погибло или попало в плен, не успев сделать даже выстрела по врагу. Подчеркнем: деморализованных противоречивыми и неадекватными приказами своего руководства. Ведь довольно часто и рядовые солдаты, и высшие офицеры просто не знали, что должны делать, увидев немцев! Приказ был однозначен: «Не поддаваться на провокации». Многим солдатам легче было выбрать плен, чем нарушить приказ Сталина.
И к тому же можно предположить, что бойцы Красной армии, сдававшиеся в плен 22 июня, могли себя успокаивать, что это не война, а так, только «провокация» на отдельном участке фронта. Все быстро выяснится, и они сразу, возможно даже удостоившись извинений, вернутся по домам. Наивно? Безусловно. Впрочем, разве виноваты в этом обреченные красноармейцы, преданные высокими должностными лицами? Например, пленный рядовой Кузьма Т. рассказывал: «Лейтенант сказал, что если немцы будут наступать - дать зеленую ракету. Он не знал, надо наступать или нет. Приказа не было». Следовательно, ответ на немецкую агрессию - зеленая ракета!
Трагической была судьба советских военнопленных. Лейтенант Василий Мищенко, бывший узник «Уманской ямы», рассказывал: «Раненым и контуженым я попал в плен. В числе первых оказался в Уманской яме. Сверху я хорошо видел эту яму еще пустой. Ни крова, ни пищи, ни воды. Солнце нещадно палит. В западном углу полуподвального карьера находилась лужа буро-зеленой, с мазутом, воды. Мы кинулись к ней, черпали эту жижу пилотками, ржавыми консервными банками, просто ладонями и жадно пили. Еще запомнились мне две лошади, привязанные к столбам. Через пять минут от этих лошадей ничего не осталось».
Как свидетельствовал подполковник А.Проскурин (в июне 1941 г. - заместитель командира истребительного полка), даже после получения информации о бомбардировке немцами военных объектов и мирных городов командир полка дал приказ сначала вылететь нескольким самолетам «на разведку», проверить полученную информацию. Терялись драгоценные часы, немецкие самолеты безнаказанно возвращались на базы, брали новые порции смертоносного груза и снова вылетали на бомбардировку. Советские истребители ждали.
Впрочем, даже и после того, как разведчики вернулись и подтвердили, что немцы действительно атакуют, а следовательно - началась война, командир отдал приказ подняться истребителям в воздух, но... четкого указания, что делать дальше, командир так и не дал! Один из пилотов попросил сформулировать четко, что делать при встрече с немецкими самолетами, - сбивать или не сбивать?
И командир ответил «по-военному»: «размышлять на месте надо». Фантастический ответ! Командир не отважился взять на себя командование, а переложил всю ответственность на рядовых бойцов. Несомненно, пилоты понимали: подобными «командами» их хотят сделать крайними. Ведь все помнили, что пограничников, которые в марте 1940 г. сбили немецкий самолет-разведчик, сурово наказали по личному указанию Иосифа Сталина. Как следствие - деморализованная, напуганная армия.
Сложилась парадоксальная ситуация: в годы предвоенных пятилеток СССР неутомимо готовился к войне, советская пропаганда все время эксплуатировала образ «вражеского окружения», но когда война началась в действительности - высшее руководство государства оказалось к ней абсолютно не готовым. Сталину было значительно проще воевать с выдуманными «врагами народа», чем с настоящим агрессором. Подписание пакта Молотова-Риббентропа и тайных протоколов к нему о переделе мира, искренняя дружба с Гитлером и повторение мантры «Германия на нас не нападет» подорвали обороноспособность страны.
Политическая близорукость, паническая неготовность взять на себя ответственность и наивная надежда на то, что ситуация как-то сама по себе разрешится, вместе с не менее простодушным убеждением, что мировую войну могут начать по собственному усмотрению какие-то недалекие немецкие генералы-провокаторы, послужили причиной появления нелогичных и откровенно вредных ограничений «не поддаваться на провокации». Подобные преступные приказы связывали руки военным, катастрофически увеличивали потери и прямо содействовали немецкому наступлению. Ценой «дружбы» двух диктаторов стала трагедия миллионов...
|
