http://cdn.trinixy.ru/pics3/20080819...rka_407_09.jpg

Протоколы Сионских Мудрецов

Весь текст печатаемых далее Протоколов взят с подлинного издания С. Нилуса, напечатанного в типографии Свято‑Троицкой Сергиевой Лавры в 1911 году.

Протокол № 1

Право в силе. Свобода — идея. Либерализм. Золото. Вера. Самоуправление. Деспотизм капитала. Внутренний враг. Толпа. Анархия. Политика и мораль. Право сильного.
Необоримость масонско‑еврейской власти. Цель оправдывает средства. Толпа — слепец. Политическая азбука. Партийные раздоры. Наиболее целесообразный образ правления — самодержавие. Спирт. Классицизм. Разврат. Принцип и правила масонско‑еврейского правительства.
Террор. Свобода, равенство, братство. Принцип династического правления. Уничтожение привилегий гоевской аристократии. Новая аристократия. Психологический расчёт. Абстракция свободы. Сменяемость народных представителей.
…Отложив фразёрство, будем говорить о значении каждой мысли, сравнениями и выводами осветим обстоятельства. Итак, я формулирую нашу систему с нашей и гоевской точек зрения.
Надо заметить, что люди с дурными инстинктами — многочисленнее добрых, поэтому, лучшие результаты в управлении ими достигаются насилием и устрашением, а не академическими рассуждениями.
Каждый человек стремится к власти, каждому хотелось бы сделаться диктатором, если бы только он мог; но, при этом, редкий не был бы готов жертвовать благами всех, ради достижения благ своих.
Что сдерживало хищных животных, которых зовут людьми? Что ими руководило до сего времени?
В начале общественного строя, они подчинились грубой и слепой силе, потом — закону, который есть та же сила, только замаскированная.
Вывожу заключение, что, по закону естества, право — в силе.
Политическая свобода есть идея, а не факт. Эту идею надо уметь применять, когда является нужным, идейной приманкой привлечь народные массы к своей партии, если таковая задумала сломить другую, у власти находящуюся.
Задача эта облегчается, если противник сам заразится идеей свободы, так называемым, либерализмом и ради идеи, поступится своей мощью.
Тут‑то и проявится торжество нашей теории: распущенные бразды правления тут же, по закону бытия, подхватываются и подбираются новой рукой, потому что, слепая сила народа дня не может прожить без руководителя, и новая власть — лишь заступает вместо старой, ослабевшей от либерализма.
В наше время, заместительницей либералов‑правителей явилась власть золота .
Было время, правила вера. Идея свободы — неосуществима, потому что никто не умеет пользоваться ею в меру.
Стоит только народ, на некоторое время, предоставить самоуправлению, как оно превращается в распущенность.
С этого момента, возникают междоусобицы, скоро переходящие в социальные битвы, в которых государства горят и значение их превращается в пепел.
Истощается ли государство в собственных конвульсиях, или же, внутренние распри отдают его во власть внешним врагам, во всяком случае, оно может считаться безвозвратно погибшим: оно в нашей власти .
Деспотизм капитала, который весь в наших руках, протягивает ему соломинку, за которую государству приходится держаться поневоле, в противном случае, оно катится в пропасть.
Того, который, от либеральной души, сказал бы, что рассуждения такого рода — безнравственны, я спрошу: если у каждого государства — два врага и если, по отношению к внешнему врагу, ему дозволено и не почитается безнравственным употреблять всякие меры борьбы, как, например, не ознакомлять врага с планами нападения или защиты, нападать на него ночью или неравным числом людей, то, почему же, такие же меры, в отношении худшего врага, нарушителя общественного строя и благоденствия, можно назвать недозволенными и безнравственными?
Может ли здравый логический ум надеяться успешно руководить толпами, при помощи разумных увещеваний или уговоров, при возможности противоречия, хотя бы и бессмысленного, но которое может показаться, поверхностно разумеющему народу, более приятным?
Руководствуясь исключительно мелкими страстями, повериями, обычаями, традициями и сентиментальными теориями, люди в толпе и люди толпы поддаются партийному расколу, мешающему всякому соглашению, даже на почве вполне разумного увещевания.
Всякое решение толпы зависит от случайного или подстроенного большинства, которое, по неведению политических тайн, произносит абсурдное решение, кладущее зародыш анархии в управлении.
Политика не имеет ничего общего с моралью. Правитель, руководящийся моралью, не политичен, а потому непрочен на своём престоле.
Кто хочет править должен прибегать и к хитрости, и к лицемерию.
Великие народные качества — откровенность и честность — суть пороки в политике, потому что они свергают с престолов лучше и вернее сильнейшего врага.
Эти качества должны быть атрибутами гоевских царств, мы же, отнюдь не должны руководиться ими.
Наше право — в силе. Слово «право» есть отвлечённая и ничем не доказанная мысль.
Слово это означает не более, как: «Дайте мне то, чего я хочу, чтобы я, тем самым, получил доказательство, что я сильнее вас».
Где начинается право? Где оно кончается?
В государстве, в котором плохая организация власти, безличие законов и правителя, обезличенных размножившимися от либерализма правами, я черпаю новое право — броситься, по праву сильного, и разнести все существующие порядки и установления, наложить руки на законы, перестроить все учреждения и сделаться владыками тех, которые предоставили нам права своей силы, отказавшись от них добровольно, либерально…
Наша власть, при современном шатании всех властей, будет необоримее всякой другой, потому что она будет незримой до тех пор, пока не укрепится настолько, что её уже никакая хитрость не подточит.
Из временного зла, которое мы вынуждены теперь совершать, произойдёт добро непоколебимого правления, которое восстановит правильный ход механизма народного бытия, нарушенного либерализмом.
Результат оправдывает средства.
Обратим же внимание, в наших планах, не столько на доброе и нравственное, сколько на нужное и полезное.
Перед нами план, в котором стратегически изложена линия, от которой нам отступать нельзя, без риска видеть разрушение многовековых работ.
Чтобы выработать целесообразные действия, надо принять во внимание подлость, неустойчивость, непостоянство толпы, её неспособность понимать и уважать условия собственной жизни, собственного благополучия.
Надо понять, что мощь толпы — слепая, неразумная, нерассуждающая, прислушивающаяся направо и налево.
Слепой не может водить слепых, без того, чтобы их не довести до пропасти, следовательно, члены толпы, выскочки из народа, хотя бы и гениально умные, но в политике не разумеющие, не могут выступать, в качестве руководителей толпы без того, чтобы не погубить всей нации.
Только с детства подготовляемое к самодержавию лицо может ведать слова, составляемые политическими буквами.
Народ, предоставленный самому себе, то есть, выскочкам из его среды, саморазрушается партийными раздорами, возбуждаемыми погонею за властью и почестями, и происходящими от этого беспорядками.
Возможно ли народным массам спокойно, без соревнования, рассудить, управиться с делами страны, которые не могут смешиваться с личными интересами?
Могут ли они защищаться от внешних врагов?
Это — немыслимо, ибо план, разбитый на несколько частей, сколько голов в толпе, теряет цельность, а потому, становится непонятным и неисполнимым.
Только у Самодержавного лица планы могут выработаться обширно ясными, в порядке, распределяющем всё в механизме государственной машины; из чего надо заключить, что, целесообразное для пользы страны, управление должно сосредоточиться в руках одного ответственного лица.
Без абсолютного деспотизма не может существовать цивилизация, проводимая не массами, а руководителем их, кто бы он ни был.
Толпа — варвар, проявляющий своё варварство, при каждом случае. Как только толпа захватывает в свои руки свободу, она её вскоре превращает в анархию, которая, сама по себе, есть высшая степень варварства.
Взгляните на заспиртованных животных, одурманенных вином, право на безмерное употребление которого дано вместе со свободой.
Не допускать же нам и наших дойти до того же …
Народы гоев одурманены спиртными напитками, а молодёжь их — одурела от классицизма и раннего разврата, на который её подбивала наша агентура — гувернёры, лакеи, гувернантки — в богатых домах, приказчики и проч., наши женщины в местах гоевских увеселений.
К числу этих последних я причисляю и, так называемых, «дам из общества», добровольных последовательниц их по разврату и роскоши.
Наш пароль — сила и лицемерие .
Только сила побеждает в делах политических, особенно если она скрыта в талантах, необходимых государственным людям.
Насилие должно быть принципом, а хитрость и лицемерие — правилом для правительств, которые не желают сложить свою корону к ногам агентов какой‑либо новой силы.
Это зло есть единственное средство добраться до цели, добра.
Поэтому, мы не должны останавливаться перед подкупом, обманом и предательством, когда они должны послужить к достижению нашей цели.
В политике надо уметь брать чужую собственность без колебаний, если ею мы добьёмся покорности и власти.
Наше государство, шествуя путём мирного завоевания, имеет право заменить ужасы войны менее заметными и более целесообразными казнями, которыми надобно поддерживать террор, располагающий к слепому послушанию .
Справедливая, но неумолимая строгость есть величайший фактор государственной силы: не только ради выгоды, но и во имя долга, ради победы, нам надо держаться программ насилия и лицемерия.
Доктрина расчёта настолько же сильна, насколько средства, ею употребляемые.
Поэтому, не столько самими средствами, сколько доктриной строгости мы восторжествуем и закрепостим все правительства своему сверхправительству .
Достаточно, чтобы знали, что мы — неумолимы, чтобы прекратить ослушания.
Ещё в древние времена мы, среди народа, крикнули слова «свобода, равенство, братство », слова, столь много раз повторённые с тех пор бессознательными попугаями, отовсюду налетевшими на эти приманки, с которыми они унесли благосостояние мира, истинную свободу личности, прежде так ограждённую от давления толпы.



Якобы, умные, интеллигентные гои не разобрались в отвлечённости произнесённых слов, не заметили противоречия их значения и соответствия их между собою, не увидели, что в природе нет равенства, не может быть свободы, что сама природа установила неравенство умов, характеров и способностей, равно и подвластность её законам, не рассудили, что толпа — сила слепая, что выскочки, избранные из неё для управления, в отношении политики — такие же слепцы, как и она сама, что посвящённый, будь он даже гений, ничего не поймёт в политике — всё это гоями было упущено из виду; а между тем, на этом зижделось династическое правление: отец передавал сыну знание хода политических дел, так, чтобы никто его не ведал, кроме членов династии, и не мог бы выдать его тайны управляемому народу.
Со временем, смысл династической передачи истинного положения дел политики был утрачен, что послужило к успеху нашего дела.
Во всех концах мира слова — «свобода, равенство, братство » — становили в наши ряды, через наших слепых агентов, целые легионы, которые с восторгом несли наши знамёна.
Между тем, эти слова были червяками, которые подтачивали благосостояние гоев, уничтожая всюду мир, спокойствие, солидарность, разрушая все основы их государств.
Вы увидите впоследствии, что это послужило к нашему торжеству: это нам дало возможность, между прочим, добиться важнейшего козыря в наши руки — уничтожения привилегий, иначе говоря, самой сущности аристократии гоев , которая была единственной, против нас, защитой народов и стран .
На развалинах природной и родовой аристократии мы поставили аристократию нашей интеллигенции, во главе всего, денежную.
Ценз этой новой аристократии мы установили в богатстве, от нас зависимом, и в науке, двигаемой нашими мудрецами.
Наше торжество облегчалось ещё тем, что в сношениях с нужными нам людьми мы всегда действовали на самые чувствительные струны человеческого ума — на расчёт, на алчность, на ненасытность материальных потребностей человека; а каждая из перечисленных человеческих слабостей, взятая в отдельности, способна убить инициативу, отдавая волю людей в распоряжение покупателя их деятельности.
Абстракция свободы дала возможность убедить толпу, что правительство — не что иное, как управляющий собственника страны — народа и что его можно сменять, как изношенные перчатки.
Сменяемость представителей народа отдавала их в наше распоряжение и, как бы, нашему назначению.


Протокол № 3

Символический змей и его значение. Неустойчивость конституционных весов. Террор во дворцах. Власть и честолюбие. Парламентские говорильни, памфлеты. Злоупотребление властью. Экономическое рабство. «Правда народа». Кулачество и аристократия. Армия масоно‑еврейства. Вырождение гоев. Голод и право капитала. Толпа и коронация «всемирного владыки».
Основной предмет программы будущих масонских народных школ. Тайна науки социального строя. Общий экономический кризис. Безопасность «наших». Деспотизм масонства — царство разума. Утрата руководителя. Масонство и «великая» французская революция. Царь — деспот Сионской крови. Причины неуязвимости масонства. Роль тайных масонских агентов. Свобода.
Сегодня могу сообщить, что наша цель — уже в нескольких шагах от нас.
Остаётся небольшое пространство, и весь пройденный нами путь готов уже сомкнуть свой цикл Символического Змия, каковым мы изображаем наш народ.
Когда этот круг замкнётся, все европейские государства будут им замкнуты, как крепкими тисками.
Современные конституционные весы скоро опрокинутся, потому что мы их установили не с точностью для того, чтобы они не переставали колебаться, пока не перетрётся их держатель.
Гои предполагали, что они его достаточно крепко сковали, и всё ожидали, что весы придут в равновесие.
Но, держатель — Царствующие — заслонены своими представителями, которые дурят, увлекаясь своей бесконтрольной и безответственной властью. Властью же этой, они обязаны навеянному на дворцы террору.
Не имея доступа к своему народу, в самую его среду, Царствующие уже не могут сговориться с ним и укрепиться против властолюбцев.
Разделённые нами зрячая Царская Сила и слепая сила народа потеряли всякое значение, ибо, как слепец без палки, они — немощны.
Чтобы побудить властолюбцев к злоупотреблению властью, мы противопоставили друг другу все силы, развив их либеральные тенденции к независимости.
Мы, в этом направлении, возбудили всякую предприимчивость, мы вооружили все партии, мы поставили власть мишенью для всех амбиций.
Из государств мы сделали арены, на которых разыгрываются смуты… Ещё немного, и беспорядки, банкротства появятся всюду.
Неистощимые говоруны превратили в ораторские состязания заседания Парламентов и Административных Собраний.
Смелые журналисты, бесцеремонные памфлетисты ежедневно нападают на административный персонал.
Злоупотребления властью окончательно подготовят все учреждения к падению, и всё полетит вверх ногами под ударами обезумевшей толпы.
Народы прикованы к тяжёлому труду бедностью сильнее, чем их приковывало рабство и крепостное право: от них, так или иначе, могли освободиться, могли с ними считаться, а от нужды они не оторвутся.
Мы включили в конституции такие права, которые для масс являются фиктивными, а не действительными правами.
Все эти, так называемые, «права народа» могут существовать только в идее, никогда на практике не осуществимой.
Что для пролетария‑труженика, согнутого в дугу над тяжёлым трудом, придавленного своей участью, получение говорунами права болтать, журналистами — права писать всякую чепуху, наряду с делом, раз пролетариат не имеет иной выгоды от конституции, кроме тех жалких крох, которые мы им бросаем с нашего стола, за подачу ими голосов в пользу наших предписаний и ставленников наших, наших агентов?…
Республиканские права для бедняка — горькая ирония, ибо, необходимость чуть не подённого труда, не даёт им настоящего пользования ими, но зато, отнимает у них гарантию постоянного и верного заработка, ставя его в зависимость от стачек хозяев или товарищей.
Народ, под нашим руководством, уничтожил аристократию, которая была его естественной защитой и кормилицей, ради собственных выгод, неразрывно связанных с народным благосостоянием.
Теперь же, с уничтожением аристократии, он попал под гнёт кулачества разжившихся пройдох, насевших на рабочих безжалостным ярмом.
Мы явимся, якобы, спасителями рабочего от этого гнёта, когда предложим ему вступать в ряды нашего войска — социалистов, анархистов, коммунаров, которым мы всегда оказываем поддержку из, якобы, братского правила общечеловеческой солидарности нашего социального масонства.
Аристократия, пользовавшаяся, по праву, трудом рабочих, была заинтересована в том, чтобы рабочие были сыты, здоровы и крепки .
Мы же, заинтересованы в обратном — в вырождении гоев .
Наша власть — в хроническом недоедании и слабости рабочего, потому что, он не найдёт ни сил, ни энергии для противодействия ей.
Голод создаёт права капитала на рабочего вернее, чем аристократии давала это право законная Царская власть.
Нуждою и происходящею от неё завистливою ненавистью мы двигаем толпами и их руками стираем тех, кто нам мешает на пути нашем.
Когда придёт время нашему всемирному владыке короноваться, то, те же руки сметут всё, могущее сему быть препятствием.
Гои отвыкли думать, без наших научных советов.
Поэтому, они не видят настоятельной необходимости в том, чего мы, когда наступит наше царство, будем неукоснительно придерживаться, а именно: что в народных школах надо преподавать единую истинную науку, первую из всех — науку о строе человеческой жизни, социального быта, требующего разделения труда, а следовательно, разделения на классы и сословия.
Необходимо, чтобы знали все, что равенства быть не может, вследствие различия назначения деятельности, что не могут одинаково отвечать перед законом тот, который своим поступком компрометирует целое сословие, и тот, который не затрагивает им никого, кроме своей чести.
Правильная наука социального строя, в тайны которой мы не допускаем гоев, показала бы всем, что место и труд должны сохраняться в определённом кругу, чтобы не быть источником человеческих мук от несоответствия воспитания с работой.
При изучении этой науки, народы станут добровольно повиноваться властям и распределённому ими строю в государстве.
При теперешнем же состоянии науки и нами созданном её направлении, народ, слепо верящий печатному слову, питает во внушённых ему заблужденьях, в неведении своём, вражду ко всем сословиям, которые он считает выше себя, ибо не понимает значения каждого сословия .
Указанная вражда ещё больше увеличивается, на почве экономического кризиса, который остановит биржевые сделки и ход промышленности.
Создав всеми доступными нам путями, с помощью золота, которое всё — в наших руках, общий экономический кризис, мы бросим на улицу целые толпы рабочих одновременно во всех странах Европы.
Эти толпы с наслаждением бросятся проливать кровь тех, кому они, в простоте своего неведения, завидуют с детства и чьи имущества им можно будет тогда грабить.
Наших они не тронут, потому что момент нападения нам будет известен и нами приняты меры к ограждению своих.
Мы убедили, что прогресс приведёт всех гоев к царству разума.
Наш деспотизм и будет таковым, ибо он сумеет, разумными строгостями, замирить все волнения, вытравить либерализм из всех учреждений.
Когда народ увидел, что ему, во имя свободы, делают всякие уступки и послабления, он вообразил себе, что он — владыка, и ринулся во власть, но, конечно, как и всякий слепец, наткнулся на массу препятствий; бросился искать руководителя, не догадался вернуться к прежнему и сложил свои полномочия у наших ног.
Вспомните французскую революцию, которой мы дали имя «великой»: тайны её подготовления нам хорошо известны, ибо она вся — дело рук наших.
С тех пор, мы водим народы от одного разочарования к другому, для того, чтобы он и от нас отказался в пользу того Царя‑деспота Сионской крови, которого мы готовим для мира.
В настоящее время мы, как международная сила, неуязвимы, потому что, при нападении на нас одних, нас поддерживают другие государства.
Неистощимая подлость гоевских народов, ползающих перед силой, безжалостных к слабости, беспощадных к проступкам и снисходительных к преступлениям, не желающих выносить противоречий свободного строя, терпеливых до мученичества перед насилием смелого деспотизма, — вот что способствует нашей независимости.
От современных премьеров‑диктаторов они терпят и выносят такие злоупотребления, за меньшее из которых, они обезглавили бы двадцать королей.
Чем же объяснить такое явление, такую непоследовательность народных масс в отношении своём к событиям, казалось бы, одного порядка?
Объясняется это явление тем, что диктаторы эти шепчут народу, через своих агентов, что они злоупотреблениями теми, наносят ущерб государствам для высшей цели — достижения блага народов, их международного братства, солидарности и равноправия.
Конечно, им не говорят, что такое соединение должно совершиться только под державой нашей.
И вот народ осуждает правых и оправдывает виновных, всё более и более убеждаясь, что он может творить всё, чего ни пожелает.
Благодаря такому положению вещей, народ разрушает всяческую устойчивость и создаёт беспорядки на каждом шагу.
Слово — «свобода» выставляет людские общества на борьбу против всяких сил, против всякой власти, даже Божеской и природной.
Вот почему, при нашем воцарении, мы должны будем это слово исключить из человеческого лексикона, как принцип животной силы, превращающей толпы в кровожадных зверей.
Правда, звери эти засыпают всякий раз, как напьются крови, и, в это время, их легко заковать в цепи.
Но, если им не дать крови, они не спят и борются.
Протокол № 5

Создание усиленной централизации управления. Пути захвата власти масонством. Причины невозможности соглашения между государствами. «Предизбранничество евреев». Золото — двигатель государственных механизмов. Монополии в торговле и промышленности. Значение критики. «Показные» учреждения. Переутомление от витийства. Как взять в руки общественное мнение? Значение личной инициативы. Сверхправительство.
Какую форму административного правления можно дать обществам, в которых подкупность проникла всюду, где богатства достигают только ловкими сюрпризами полумошеннических проделок, где царствует распущенность, где нравственность поддерживается карательными мерами и суровыми законами, а не добровольно воспринятыми принципами, где чувства к родине и к религии заперты космополитическими учреждениями?
Какую форму правления дать этим обществам, как не ту деспотическую, которую я опишу далее?
Мы создадим усиленную централизацию управления, чтобы все общественные силы забрать в руки.
Мы урегулируем механически все действия политической жизни наших подданных новыми законами.
Законы эти отберут одно за другим все послабления и вольности, которые были допущены гоями, и наше царство ознаменуется таким величественным деспотизмом, что он будет в состоянии, во всякое время и во всяком месте, прихлопнуть противодействующих и недовольных гоев.
Нам скажут, что тот деспотизм, о котором я говорю, не согласуется с современным прогрессом, но я вам докажу обратное.
В те времена, когда народы глядели на царствовавших, как на чистое проявление Божьей Воли, они безропотно покорялись самодержавию, но с того дня, как мы им внушили мысль о собственных правах, они стали считать царствующих лиц простыми смертными.
Помазание Божественным избранием ниспало с главы царей в глазах народа, а когда мы у него отняли веру в Бога, то мощь власти была выброшена на улицу в место публичной собственности и захвачена нами.
Кроме того, искусство управлять массами и лицами, посредством ловко подстроенной теории и фразеологии, правилами общежития и всякими другими уловками, в которых гои ничего не смыслят, принадлежит также к специальности нашего административного ума, воспитанного на анализе, наблюдении, на таких тонкостях соображений, в которых у нас нет соперников, как нет и в составлении планов политического действия и солидарности.
Одни иезуиты могли бы с нами в этом сравняться, но мы их сумели дискредитировать в глазах бессмысленной толпы, как организацию явную, сами со своей тайной организацией оставшись в тени.
Впрочем, не всё ли равно для мира, кто будет его владыка — глава ли католической церкви или наш деспот Сионской крови?
Нам‑то, избранному народу , это далеко не всё равно.
Временно с нами могла бы справиться всемирная коалиция гоев; но, с этой стороны, мы обеспечены теми глубокими корнями разлада между ними, которых уже вырвать нельзя.
Мы противопоставили друг другу личные и национальные расчёты гоев, религиозные и племенные ненависти, выращенные нами в их сердцах, в продолжении двадцати веков.
Благодаря всему этому, ни одно государство не встретит ниоткуда поддержки своей протянутой руке, ибо, каждый должен думать, что соглашение против нас — невыгодно ему самому.
Мы — слишком сильны, с нами приходится считаться. Державы даже небольшого частного соглашения не могут составить без того, чтобы к нему не были причастны тайно мы.

«Через Меня царствуют Цари».
А пророками нам сказано, что мы — избраны самим Богом на царство над всею землёю.
Бог нас наградил гением, чтобы мы могли справиться со своею задачею.
Будь гений у противного лагеря, он бы ещё поборолся с нами, но пришелец не стоит старого обывателя: борьба была бы между нами беспощадной, какой не видывал ещё свет.
Да и опоздал бы гений их. Все колёса государственных механизмов ходят воздействием двигателя, находящегося в наших руках, а двигатель этот — золото.
Измышлённая нашими мудрецами наука политической экономии указывает царский престиж за капиталом.
Капитал для действий без стеснений должен добиться свободы для монополии промышленности и торговли, что уже и приводится в исполнение незримой рукой во всех частях света.
Такая свобода даст политическую силу промышленникам, а это послужит к стеснению народа.
Ныне важнее обезоруживать народы, чем их вести на войну, важнее пользоваться разгоревшимися страстями в нашу пользу, чем их заливать, важнее захватить и толковать чужие мысли по‑своему, чем их изгонять.
Главная задача нашего правления состоит в том, чтобы ослабить общественный ум критикой, отучить от размышлений, вызывающих отпор, отвлечь силы ума на перестрелку пустого красноречия.
Во все времена народы, как и отдельные лица, принимали слово за дело , ибо они удовлетворяются показным, редко замечая, последовало ли на общественной почве за обещаниями исполнение.
Поэтому, мы установим показные учреждения, которые будут красноречиво доказывать свои благодеяния прогрессу.
Мы присвоим себе либеральную физиономию всех партий, всех направлений и снабдим ею же ораторов, которые бы столько говорили, что привели бы людей к переутомлению от речей, к отвращению от ораторов.
Чтобы взять общественное мнение в руки, надо его поставить в недоумение, вызывая с разных сторон столько противоречивых мнений и до тех пор, пока гои не затеряются в лабиринте их и не поймут, что лучше всего не иметь никакого мнения в вопросах политики, которых обществу не дано ведать, потому что ведает их лишь тот, кто руководит обществом.
Это — первая тайна .

Вторая тайна , потребная для успеха управления, заключается в том, чтобы настолько размножить народные недостатки — привычки, страсти, правила общежития, — чтобы никто в этом хаосе не мог разобраться и люди, вследствие этого, перестали бы понимать друг друга.
Эта мера нам ещё послужит к тому, чтобы посеять раздор во всех партиях, разобщить все коллективные силы, которые ещё не хотят нам покориться, обескуражить всякую личную инициативу, могущую сколько‑нибудь мешать нашему делу.
Нет ничего опаснее личной инициативы : если она гениальна, она может сделать более того, что могут сделать миллионы людей, среди которых мы посеяли раздор.
Нам надо направлять воспитание гоевских обществ так, чтобы, перед каждым делом, где нужна инициатива, у них опускались бы в безнадёжном бессилии руки.
Напряжение, происходящее от свободы действий, расслабляет силы, встречаясь с чужой свободой.
От этого происходят тяжёлые нравственные толчки, разочарования, неудачи.
Всем этим мы так утомим гоев, что вынудим их предложить нам международную власть, по расположению своему, могущую, без ломки, всосать в себя все государственные силы мира и образовать Сверхправительство (То, которое у Соловьёва названо «союзным советом, всемирной управой »).
На место современных правителей мы поставим страшилище, которое будет называться Сверхправительственной Администрацией.
Руки его будут протянуты во все стороны, как клещи, при такой колоссальной организации, что она не может не покорить все народы.....................


и так далее...

........................Царь Иудейский не должен находиться под властью своих страстей, особенно же — сладострастия: ни одной стороной своего характера он не должен давать животным инстинктам власти над своим умом.
Сладострастие хуже всего расстраивает умственные способности и ясность взглядов, отвлекая мысли на худшую и наиболее животную сторону человеческой деятельности.
Опора человечества, в лице всемирного владыки от святого семени Давида, должна приносить в жертву своему народу все личные влечения.
Владыка наш должен быть примерно безупречен.

Сегодня мы поговорим о том, чем был один ставший вдруг всем известным французский еженедельник.

Начиная разговор о «Charlie Hebdo» и связанной с ним громкой истории, происшедшей в первую декаду января, следует сразу оговорить, что издание это крайне левое (если не сказать — левацкое), резко антиклерикальное и нонконформистское. Также следует особо подчеркнуть, что погибший 7 января 2015 года главный редактор Стефа Шарбоннье был убежденным атеистом и сторонником Левого фронта — это поможет нам понять, отчего же редакционная политика «Charlie Hebdo» привела к происшедшей драме, оценивать которую как «террористический акт» будет не слишком корректно.

Чтобы разобраться, чем именно занимался (и будет продолжать заниматься, невзирая на громкие события) данный журнал, нужно понимать цели, которые ставила перед собой редколлегия и называть вещи своими именами — либеральное нытьё о «свободе слова и самовыражения» и прочих «европейских ценностях» мы отметаем сразу. Эти набившие оскомину мантры могут сколько угодно повторять на «Эхе Москвы», но нам требуется докопаться до истины, а не оглашать окрестности приевшимися и ничего не значащими заклинаниями.

А занимались в «Charlie Hebdo» вот чем: маргинализацией, дискредитацией, разрушением морального фундамента и уничтожением статуса и авторитета определённых социальных групп, общественных явлений и институтов, а также политических течений. Которые, по мнению редакции, не соответствовали «современному» (то есть их собственному, крайне левому) взгляду на мироустройство — это борьба с «отжившими своё» идеями и их носителями.

Думается, все помнят, что такое «окно Овертона»: если вкратце, это сдвиг границ идей, которые могут быть восприняты обществом по шкале от «немыслимо», через «радикально», «популярно» и «приемлемо» до состояния «общепринятого правила». Простейший пример «окна Овертона» — избрание Барака Обамы на пост президента США: если ещё в 50-х годах ХХ века сама идея о том, что «чёрный» может стать президентом, вызвала бы хохот (немыслимо!), то путем долговременного и целенаправленного сдвига «окна» через политику политкорректности «окно» открылось — чернокожие кандидаты на высший пост конца 70-х и начала 80-х Ширли Чисхолм и Джесси Джексон (стадии приемлемости и разумности), затем первый госсекретарь-афроамериканец Колин Пауэлл (разумно и популярно), и в итоге — Обама в кресле президента (принятая всеми норма).

Так вот: господа из «Charlie Hebdo» упорно и целеустремленно двигали своё «окно Овертона» в общественном мнении по совершенно очевидному направлению: через тактические ходы «смешное не страшно и не авторитетно» и «смешное не должно вызывать уважения», а так же «высмеянное недостойно» — к полной дискредитации своих идейных противников. А именно: религии (любой), правых политических традицоналистских взглядов и, соответственно, политиков данного толка.

Словом, занимались они идеологической и психологической войной — жёсткой, без каких-либо правил, без намека на уважение «сакрального» с использованием всех доступных провокаций. Абсолютно сознательно. «Для шуток нет запретных тем», кроме того, «шутки», зачастую носили непристойный характер с сексуальным подтекстом.

Что ж, если это война — то на войне, как на войне. Итог известен.

* * *

В результате событий (я намеренно не использую термин «террористический акт») в офисе «Charlie Hebdo» погибли 12 человек (включая двоих патрульных полицейских), 11 ранены. Налёт был осуществлён по универсальной и общераспространённой на Ближнем Востоке схеме, которую стократно опробовали в Сирии, Ираке, Ливии и прочих проблемных странах: небольшая и хорошо вооруженная группа молниеносно атакует выбранный объект, а затем так же быстро отступает на автомобиле. Озвученная причина — появление в Twitter очередной карикатуры на одного из деятелей ИГИЛ, хотя она появилась там всего за несколько минут до начала стрельбы, а нападавшие, по свидетельства очевидцев кричали, что «они отомстили за пророка».

Дальнейший ход событий был предсказуем. При всей декларируемой «свободе» и «терпимости» реакция западного общества на события подобного рода всегда является истерически-тоталитарной: хвалёная и превозносимая «терпимость» моментально исчезает. Мы можем ознакомиться с перлами, вполне достойными журнала «Der Sturmer» эпохи тридцатых годов (тоже, кстати, публиковавшим смешные карикатуры). Приведём цитату из «New Yorker» от 10 января:

«...Казалось бы, не нужно особой смелости и решительности, чтобы рисовать несерьёзные каракули, высмеивая тех, кто, по твоему разумению, издевается над святыней. Но эти погибшие французские карикатуристы были намного смелее большинства из нас, борясь с опасными и непримиримыми противниками нашей цивилизации, имея в своём арсенале лишь огромный талант и умение едко насмехаться. В любой момент мы были готовы осуждать их вроде бы грубые шутки вместо того, чтобы смеяться над тем, как они шутят над непристойностью. А убийцы с чудовищной категоричностью подтвердили, что художники были правы: это был неизбежный, жизненно необходимый вызов во имя свободы».

Здесь прекрасно всё. И «несерьёзные каракули», и «борьба с опасными и непримиримыми противниками цивилизации», и «огромный талант» (кто видел означенные каракули, могут оценить степень этого таланта), а в финале мы имеем «вызов во имя свободы». Вывод очевиден: «свободы», в понимании автора статьи, принципиально не может существовать без глумливой десакрализации чуждых ценностей — ислама и христианства, деятелей церкви, персонажей мусульманской и христианской мифологий et cetera.

Повторимся: всё перечисленное жизненно необходимо для свободы. Так и запишем.

Следующая цитата, «The Financial Times» от 9 января. Тут ещё краше:

«...Бойня в редакции «Charlie Hebdo» служит нам напоминанием (если нам вообще надо напоминать) о том, что свобода черпает свою жизненную энергию именно из того, что непочтительно и нелицеприятно. <…> С сегодняшнего дня и впредь журнал Charlie Hebdo станет той объединяющей силой, которая будет вдохновлять всех, кто ценит жизнь и смех выше смерти и ханжеского уныния».

Что же получается? «Несерьёзные каракули» с анально-фекальной тематикой должны стать некоей объединяющей силой? Объединять кого с кем? И, главное, для чего? Свобода черпает вот из этого свою жизненную энергию? Вам нужна такая свобода? Черпающая силы из подобного источника?

Вышепривёденные изречения и их перепевы на разные мотивы заполнили первые полосы большинства западных СМИ. Это истерическая составляющая общего вала. Тоталитарная присутствует не в меньшей степени: тут тебе и «обезумевшие преступники» (а почему вдруг они обезумели, хотелось бы узнать? вдруг этому есть какое-то логическое объяснение?), и «непримиримые противники цивилизации», призывы искоренить-уничтожить, оградить «свободу» от гнусных посягательств этих неполиткорректных дикарей и прочие аналогии из упоминавшегося «Der Sturmer» Юлиуса Штрейхера — всё ровно то же самое. Только у Штрейхера были несколько иные акценты — непримиримыми противниками его «цивилизации» были евреи.

* * *

Небольшая ремарка. У смелых и бескомпромиссных карикатуристов «Charlie Hebdo» всё-таки имеются определённые ограничения, и пример тому история от июля 2008 года, когда художник Морис Сине опубликовал в данном издании карикатуру на сына Николя Саркози Жана, женившегося на еврейке, с выводом, что «ради выгодного брака Жан Саркози, наверное, был вынужден перейти в иудаизм».

Думаете, Морису Сине позволили насладиться «свободой слова и самовыражения»? Нет-нет, в данном случае правила «жизненно необходимого вызова во имя свободы» почему-то не сработали, машина забуксовала. Тогдашний главный редактор Филипп Валь назвал эту публикацию «мелочной и лживой», художник был уволен за антисемитизм. Решение об увольнении поприветствовала «Международная Лига против расизма и антисемитиза», карикатуру обругала госпожа министерша культуры Кристин Альбанель: «...Данная карикатура является отражением древних предрассудков, которые должны исчезнуть раз и навсегда».

Вот так. Древние предрассудки. Которые должны исчезнуть. И никакой «свободы»! По крайней мере, в сакрализированных и табуированных областях. Хотя, справедливости ради, надо признать, что карикатуры на ортодоксальных иудеев в издании присутствуют.

Вы удивлены? Я — нет.

* * *

Вернемся, однако, в современность. Ни для кого не секрет, что «политика толерантности», исходно зародившаяся как метод противодействия тоталитарным идеологиям и прежде всего нацизму и неонацизму, со временем превратилась в монстра куда тоталитарнее, нетерпимее и агрессивнее многих ультраправых и националистических идеологий. Любое противодействие или даже невинное оппонирование в стиле «А не слишком ли мы заигрались в терпимость и мультикультурализм?» моментально отправляют еретика в стан маргиналов (неофашистов, националистов, противников цивилизации, нужное подчеркнуть, недостающее вписать).

И это на фоне того, что впервые за многие столетия в Западной Европе появилось постоянное и неумолимо растущее численно мусульманское население, обладающее принципиально иным набором ценностей. Население, для которого абстрактные европейские «свободы», помноженные на толерантность, не значат ровным счётом ничего, являясь пустым звуком. Больше того, для радикальной части исламского сообщества Европы любое упоминание о терпимости, допустим, к ЛГБТ-сообществу, алкоголю, сексуальной свободе или прямым оскорблениям их религиозных ценностей является даже не раздражителем, а прямым указанием к действию. Что мы и увидели на примере «Charlie Hebdo» — а действовать могут как организации, так и отдельные лица.

Почему автор не использовал слово «теракт»? Да потому что в офисе журнала произошел не акт терроризма, а массовое убийство по причинам религиозной и культурной ненависти. Акция была направлена на конкретных людей и конкретное издание, тогда как цели «классических» террористов обычно неизбирательны — взрыв или стрельба в любом общественном месте, с целью массового запугивания и максимального привлечения внимания. Примеров тому не счесть.

Погибшие, за исключением полицейских, были непосредственно причастны к оскорблению священных для европейского (и не только) мусульманского сообщества вещей — то есть Корана, Пророка и исламской религии вообще. «Charlie Hebdo» вели идеологическую войну? Они получили военный ответ — разумеется, в понятиях тех, для кого «европейские ценности» не имеют никакого практического или идеологического смысла.

Что же мы имеем? Да вот что: в одном обществе существуют различные группы, обладающие принципиально разной меметикой, сиречь идей как единиц культурной информации. У журнальных леваков и их убийц мемплексы, культурный код, сумма идеологий и мировоззрений не просто не совпадают, а кардинально противоположны. А подобная сумма идеологий всегда и во все времена побуждает одну группу нападать на другие группы — конкурентные, потенциально опасные или просто раздражающие.

Примеров можно привести множество. Древнеримская сатира плебея Гнея Невия, жестко критиковавшего коррумпированных патрициев, за что поэта изгнали из Рима. Идеологические войны Средневековой Европы с нападками на иудеев и сарацин. Исламский мир не отставал — обличения Аль-Джахиза или Аверроэса, не говоря уже о таких полумифических персонажах, как Ходжа Насреддин!

По существу, 7 января 2015 года одна конкурирующая группа нанесла ответный удар по другой группе, обладающей абсолютно несовпадающей суммой идеологий и мыслей. Удар ассиметричный, но с точки зрения нападавших, Саида и Шерифа Куаши и Хамида Мурада, абсолютно легитимный. А тот факт, что убийцы являлись гражданами Франции, лишь подтверждает неоспоримую истину: французское общество тяжело больно, имея принципиально неразрешимую проблему в виде (пока ещё) меньшинства, не способного разделить его идеологию и ценности, сколько бы ни было произнесено слов о толерантности, терпимости и прочих постиндустриальных химерах.

Вторая группа, а именно представители «Charlie Hebdo» по которым был нанесен целевой удар, в свою очередь на протяжении многих лет целенаправленно и сознательно разжигала религиозную, национальную и социальную рознь в самом буквальном смысле этих слов — и не надо говорить о «свободе слова». Деятельность журнала не имеет к таковой никакого отношения: мы наблюдаем левацкую группу, поддерживаемую определённой частью населения Франции со своей суммой идеологий и системой ценностей, ради продвижения которых все средства хороши. Полное пренебрежение базовыми стандартами этики и вызвало соответствующую реакцию со стороны не менее маргинальной группы. Продолжаться это вечно не могло — вполне естественно, что во взрывоопасной среде нельзя шутить со спичками. Взрыв последовал.

Особое беспокойство вызывает другое: ни современное французское общество, ни государство и пальцем не пошевелили для того, чтобы установить чёткие границы между оскорбительной непристойностью и остроумной критикой — хотелось бы напомнить, что когда предшественник данного издания, журнал «Hara-Kiri» позволил себе грубо «пошутить» о смерти Шарля де Голля в 1970 году, его попросту прикрыли — тогда в связке государство-народ ещё существовала самоцензура и понятия о том, что можно, а что нельзя. Теперь и этот ограничитель снят — смотри пункт о взрывоопасной среде.

Выводы из всей этой истории очевидны.

Во-первых, режим «толерантности» действует только на тех, кто сам готов терпимо относиться в другим — а это уже неразрешимая проблема для Европы XXI века.

Во-вторых, устранение данной проблемы требует глубокой и последовательной реформы с пересмотром миграционного законодательства и корректировкой идеологии, что также в текущей обстановке невозможно.

В-третьих, абсолютно размыта грань между свободой слова и вседозволенностью слова — это ещё один гвоздь в гроб современного европейского мироустройства.

Наконец, в-четвёртых: упомянутые базовые стандарты этики, полностью отвергнутые деятелями из «Charlie Hebdo», очень многим сохраняли жизнь — человечество не зря вырабатывало таковые принципы долгими веками. Нельзя об этом забывать.

Что же до свободы шутить над чем угодно... Европа погрязла в двоемыслии и лицемерии, чему пример украинский кризис Не им рассуждать, что такое свобода слова. Они не имеют на это никакого морального права.