Феномен домысла в судебных лингвистических экспертизах



Е. А. Колтунова,
к.фил.н., доцент ННГУ



(опубликовано в сборнике «Инновации в государстве и праве России». Материалы Международной научно-практической конференции 24-25 апреля 2014 г. – Н.Новгород: изд. ННГУ им. Н.И.Лобачевского, 2014)



Предметом анализа в данной публикации послужили наблюдения над некоторыми аспектами производства лингвистических экспертиз. Указанная проблема в настоящее время является чрезвычайно актуальной. Не раз отмечалось, что «суды при назначении экспертизы и при оценке уже подготовленного экспертного заключения должны в первую очередь обращать внимание на компетенцию и квалификацию эксперта» (см. Чернов А.Д. Проблемы назначения и производства судебных экспертиз по гражданским, уголовным и административным делам / Экспертизы – нерешенный вопрос российского правосудия: пособие для судей, а также начинающих юристов, журналистов и правозащитников. – М., 2013, с. 9).

Любая лингвистическая экспертиза – это серьезное научное исследование, поэтому оно должно исключать многомерность и субъективность лингвистических подходов и интерпретаций того или иного речевого произведения. Однако, как показывают многочисленные примеры, в производстве лингвистических судебных и внесудебных исследований отчетливо видна некая «состязательность», а порой и ангажированность специалистов. Важными оказываются и стереотипы, связанные с особенностями личности лингвиста и зависящие от жизненного опыта, который он приобрел, формируясь как объект труда, общения и познания (см. Бодалев А.А., Куницына В.Н., Панферов В.Н. О социальных эталонах и стереотипах и их роли в оценке личности // Человек и общество. –Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1971, с. 151-161). Таким образом, лингвистическая экспертиза в части выводов принимает характер домыслов.

Существительное «домысел» в современном русском языке реализует следующие значения: «1. Ничем не подтверждённая догадка, основанная на общих размышлениях; предположение. Результат домысливания. 2. Вымысел, ничем не подтверждённое предположение». В свою очередь глагол «домыслить» имеет как устаревшее значение «придумать, надумать», так и современное: «1. Дополнить что-л. с помощью воображения, творческой фантазии. 2. Предположить без достаточных оснований» (см. Словарь русского языка в четырёх томах. – М.: РАН, 1999, т.1, с.428; Современный толковый словарь русского языка под ред. проф. С.А.Кузнецова. – СПб, 2003, с. 300; Семантический словарь под ред. Н.Ю.Шведовой – М.: Азбуковник, 2007, т. 3, с. 3172, т. 4, с. 3784).

То есть, в лингвоюридическом аспекте домысел – это вывод, полученный на основе умозаключения, интуиции, а не на основе фактов. Как правило, термин «домыслы» используется в судебном процессе при обсуждении дел по статьям 152 ГК РФ, 130 УК РФ и 5.61 КоАП РФ. Однако данный термин применим и к части определенных средств доказывания – таких, как заключения экспертов-лингвистов.

В настоящее время в судебных лингвистических исследованиях используется значительное количество традиционных, а также новых методов и методик. К традиционным методам исследования спорных текстов можно отнести лексико-семантический и лингвостилистический анализ слов, семантико-синтаксический анализ словосочетаний и предложений. Востребован контент-анализ, причем даже для текстов, состоящих из трех-пяти предложений. Встречается также «формально-грамматический анализ», который характерен для школьного и вузовского обучения разбору слов как части речи или предложений по составу и, следовательно, к судебным исследованиям чаще всего не может иметь отношения. Актуальны различные приемы дискурсивного анализа, а также методы филологической герменевтики и контекстуального анализа. Однако применение классических и современных методов и методик лингвистического исследования часто нельзя признать обоснованным в анализе того или иного спорного материала, а потому выводы экспертов также реализуют феномен домысла, а не сведений о фактах, полученных в ходе аналитической работы. Если специалист не приводит истинных фактов, на которых основаны его выводы, то такая информация, с юридический точки зрения, является недостоверной. В качестве примера можно привести фрагмент одной из судебных лингвистических экспертиз.

Спорный контекст «В подготовительный период информация о планируемых мероприятиях и приглашения к совместным действиям по обсуждению дальнейшего реформирования органов внутренних дел были направлены министру внутренних дел РФ, начальнику регионального управления МВД по […] области, начальникам городских и межрайонных отделений полиции ... Представители органов внутренних дел и члены Общественных советов не сочли возможным принять участие в круглых столах без объяснения причин. Это вызывает сожаление и идет вразрез с декларируемой руководством МВД РФ открытостью и готовностью к взаимодействию с общественностью» исследовался специалистом с использованием большого количества традиционных и инновационных методик, в результате применения которых были получены вызывающие недоумение выводы о том, что в этом контексте «реализуется речевая тактика «провокация» в сочетании с речевой тактикой «хула»; «речевая стратегия дискредитации». Более того, автор экспертного заключения из этого вполне нейтрального контекста сформулировал цель сообщения – « …стремление побудить, подтолкнуть, спровоцировать представителей государственной власти к активному взаимодействию [с одной из общественных организаций – Е.К.]». По мнению эксперта, тип речевого поведения в данном контексте «свидетельствует об оказании давления на органы государственной власти ..., такое речевое поведение является агрессивным, конфронтационным, содержит элементы языкового и психологического насилия».

Как известно, к речевым средствам вербальной агрессии относится «словесное выражение негативных эмоций, чувств или намерений в оскорбительной, грубой, неприемлемой в данной речевой ситуации форме» (Воронцова Т.А. Речевая агрессия: вторжение в коммуникативное пространство. – Ижевск, 2006, с. 49). Однако в данном контексте используется либо нейтральная лексика, либо оценочная, входящая в состав литературного языка. Оскорбительной, бранной, грубой лексики исследованный фрагмент не содержит, следовательно, и о речевой агрессии не может идти речи. Побуждение как речевой акт имеет множество типов (от приказа и угрозы до просьбы и приглашения) и специальные речевые средства (см. Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста. – М., 2007, с. 412-463), ни одного из которых это спорное высказывание не реализует. Абсолютно недоказанной является квалификация выявленных речевых действий как хула, то есть «резкое осуждение, порочащие слова, брань» и провокация, то есть «преднамеренное поведение, подстрекательство кого-нибудь к таким действиям, которые могут повлечь за собой тяжелые для него последствия» (см.: Современный толковый словарь русского языка / Под ред. С.А.Кузнецова. – СПб., 2003, с. 912). Речевая провокация – это целенаправленное, мотивированное, преимущественно контролируемое коммуникативное поведение, направленное на (1) получение информации, которую собеседник не желает сообщать добровольно, либо (2) дестабилизацию его эмоционального состояния (см. Иссерс О.С. Стратегия речевой провокации в публичном диалоге // Русский язык в научном освещении. – М., 2009, № 2 (18), с. 92-104).

В данном контексте первый абзац и первое предложение второго представляют собой простую констатацию фактов, выраженную нейтральными средствами. Последнее предложение – абсолютно спокойное выражение субъективного отношения к фактам, без какой-либо негативной оценки и тем более агрессии. Следовательно, ни речевых признаков «обвинения», ни «речевой стратегии дискредитации», ни «элементов психологического насилия» указанные контексты не содержат.

В соответствии со ст. 8 Федерального закона от 31 мая 2001 г. № 73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» «эксперт проводит исследования объективно, на строго научной и практической основе, в пределах соответствующей специальности, всесторонне и в полном объеме. Заключение эксперта должно основываться на положениях, дающих возможность проверить обоснованность и достоверность сделанных выводов на базе общепринятых научных и практических данных». То есть, заключение эксперта должно быть мотивировано, в нем должен быть описан ход экспертного исследования.

Однако иногда в заключениях подобного рода выводы представляют собой выражение собственного мнения эксперта, не основанное ни на научной методике, ни на какой-либо доказательной базе. Так, вывод в одном из лингвистических заключений по вопросу «Может ли одноразовое размещение материала на сайте общественной организации изменить общественное мнение в отношении политики государства?» едва ли не короче самого вопроса: «Одноразовое размещение материала на сайте общественной организации может изменить общественное мнение в отношении политики государства. Это определяется характером материала». Любой вывод – это логический итог рассуждения, исследования. Очевидно, что вышеприведенный вывод не только выходит за рамки лингвистической компетенции, но и абсолютно бездоказателен; автор заключения не принимает во внимание положений Приказа Минюста о том, что «лингвистическая экспертиза – это исследование письменного или устного текста в целях решения вопросов смыслового понимания».

Зачастую возникновение выводов экспертных заключений, которые можно охарактеризовать как домыслы, не обусловлено проблемами в методической или научной подготовке экспертов. Бывает, что глубоко знающие специалисты-лингвисты слабо ориентируются в юридических аспектах, связанных с выполнением экспертных заключений и внесудебных исследований. Так, например, п. 8 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 28 июня 2011 г. № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности» гласит: «Не является преступлением, предусмотренным статьей 282 УК РФ, высказывание суждений и умозаключений, использующих факты межнациональных, межконфессиональных или иных социальных отношений в научных или политических дискуссиях и текстах и не преследующих цели возбудить ненависть либо вражду, а равно унизить достоинство человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, принадлежности к какой-либо социальной группе».

Однако есть примеры, когда лингвист берется анализировать научные статьи, используя распространенную применительно к исследованию текстов в рамках ст. 280 и 282 УК РФ методику, то есть находит противопоставленность по признаку «хороший – плохой» (хорошая религия, национальность, раса, социальная группа – плохая религия, национальность, раса, социальная группа), не учитывая, что в данном случае изучению подлежат статьи («Казанские анархисты 1905-1918 г.г.» и «Альянс казанских анархистов»), имеющие научный, историко-описательный характер и содержащие прежде всего констатацию определенных фактов и событий, касающихся истории и современности анархистского движения.

Отсутствие юридической методологической основы и недостаточно точное использование лингвистических методов приводит эксперта к совершенно противоречивым выводам. Справедливо полагая, что «… выражение критического отношения к государственной власти … в плюралистическом демократическом обществе, возможно в таких словах и фразах, которые по языковой форме не являются призывами к насильственному изменению основ конституционного строя …, оправданию терроризма и иной террористической деятельности, возбуждению социальной, расовой, национальной или религиозной розни» и не характеризуя лингвистические средства, маркирующие в спорных статьях призывы, эксперт приходит к выводу, что «в анализируемых текстах призывы к насильственному изменению основ конституционного строя, оправданию терроризма и иной террористической деятельности, возбуждению социальной розни по отношению к представителям государственной власти СОДЕРЖАТСЯ». Таким образом, эксперт оставил без внимания лингвистические маркёры, позволяющие расценивать часть высказываний в спорных статьях как критика, которая отличается предметностью, не сопряжена с использованием «языка вражды»: она оперирует доводами, аргументами, предположениями, нередко – в сочетании с негативными оценочными суждениями, имеющими под собой определенную фактологическую основу (см.: Юдина Т.В. Теория общественно-политической речи. М.: МГУ, 2001).

Таким образом, учет правовых основ проведения судебных и внесудебных заключений, выбор точной методики исследования, описание хода экспертной аналитической работы, поможет избежать феномена «домысла» и сделает экспертное заключение доказательным, основанным на лингвистических фактах.

Литература:
Федеральный закон от 31 мая 2001 г. № 73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации».
Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста – М., 2007.
Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 28 июня 2011 г. № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности».
Бодалев, А.А., Куницына, В.Н., Панферов, В.Н. О социальных эталонах и стереотипах и их роли в оценке личности // Человек и общество. – Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1971.
Воронцова Т.А. Речевая агрессия: вторжение в коммуникативное пространство. – Ижевск, 2006.
Иссерс О.С. Стратегия речевой провокации в публичном диалоге // Русский язык в научном освещении. – М., 2009, № 2 (18).
Семантический словарь под ред. Н.Ю.Шведовой – М.: Азбуковник, 2007.
Словарь русского языка в четырёх томах. – М.: РАН, 1999.
Современный толковый словарь русского языка / Под ред. С.А.Кузнецова. – СПб., 2003.
Юдина Т.В. Теория общественно-политической речи. М.: МГУ, 2001.