[Медиабосс]

Заменить Карла XII на Грету Тунберг

Скрытый текст:

В Швеции обсуждают http://timesofsweden.com/2020/06/16/...reta-thunberg/ замену статуи короля Карла XII на памятник Греты Тунберг, которая лучше отражает принципы современной нейтральной и прогрессивной Швеции, нежели король-завоеватель. Инициаторов уже обвиняют https://www.aftonbladet.se/debatt/a/...staty-av-greta в попытках переписать историю.

А чего ТЫ добился в возрасте Греты?!

PS. В Сент-Луисе сегодня снесли еще один памятник Христофору Колумбу. Такими темпами Колумбы в США закончатся уже к июлю. Конфедератов может хватить до конца осени.

Читать дальше...

[Медиабосс]

Вылазка на территорию США

Скрытый текст:

Разведгруппа Автономной Зоны Стэтла ведет разведку на территории США и поясняет местным за новый облик Сиэтла.



Так как это была пока еще территория США, полиция ответила на вызов и приняла заявление. Звонки из АЗС полиция игнорирует и туда не выезжает. Варлорд SoundCloud продолжает укреплять свою власть, раздавая оружие, в том числе и подросткам.Некоторые бизнесмены уже сошласились платить за защиту, внося свой вклад в обеспечение сил безопасности Автогомной Зоны Сиэтла.

У АЗС, кстати, как у любого уважающего себя непризнанного государства появилась своя символика.



Американские неонацисты придумали коварный план по победе над АЗС. Приносить на пункты приема еды отравленные продукты, которые должны содержать яд, наркотики или слабительное. Тему оперативно удалили, но осадочек остался. На фоне импотенции органов власти Сиэтла и полиции, на первый план выходят самые разнообразные отморозки.

Читать дальше...

[Медиабосс]

Послание от Ким Чен Ына

Скрытый текст:

Примерно так выглядит итог северо-корейской политики Трампа. Неоднократно похороненный товарищ Ким Чен Ын шлет пламенный привет.

Фотографии уничтожения центра межкорейской связи https://colonelcassad.livejournal.com/5952137.html на территории КНДР.
СМИ и гос.органы КНДР заявляют, что это должно послужить ясным сигналом для Южной Кореи и продемонстрировать решительность Пхеньяна.
Тем не менее, несмотря на громкие заявления, Северная Корея войска в демилитаризованную зону на границе с Южной Кореей пока не вводит.
Вместе с тем, Пхеньян заявил, что намерен также ввести войска в промышленную зону Кэсон, где ранее реализовывались межкорейские проекты.

Также КНДР возобновит сухопутные и военно-морские учения, в том числе и недалеко от границ с Южной Кореей. Эти учения были прекращены после договоренностей о последней разрядке.
Все происходящее в ЦТАК называют "первым этапом". После его реализации, Северная Корея намерена посмотреть, как будут действовать "некомпетентные и безответственные власти Южной Кореи", которые должны заплатить цену за то, что сорвали переговоры. Выглядит как недвусмысленное требование извинений и уступок.

Возобновлять переговоры, в том числе и с специальным посланником президента Южной Кореи КНДР не хочет (Пхеньян ответил отказом на запрос Сеула о посылке спец.делегатов для экстренных переговоров), так как она не позволит Южной Кореи действовать так, как будто ничего не произошло.
Фактически, деятели запускавшие антикоммунистическую пропаганду через границу, дали Ким Чен Ыну удобный повод покончить с очевидно бессмысленным переговорным форматом и свалить ответственность за срыв переговоров на Южную Корею, которая вынуждена оправдываться за пропагандистов засылавших листовки и Библии на воздушных шарах. Как только удобный повод подвернулся, Пхеньян начал действовать решительно, всячески упирая на то, что договоренности сорвала Южная Корея (что очевидно, потому что пропаганда запускалась с территории Южной Кореи в условиях действующих обязательств Сеула не делать этого) и его текущие действия полностью оправданы. Разумеется эта позиция обращена как на северокорейское общество, так и вовне.

Война, несмотря на риторику, пока что выглядит маловероятной, разве что если у кого-то сдадут нервы и он совершит какую-нибудь глупость или США решат подогреть конфликт. Хотя возможности локальных стычек и силового выпуска пара я бы не исключал.
КНДР очевидно первой нападать не будет, она собственно с 1953 года ни с кем серьезно не воевала и ни на кого не нападала. Но если ее тронут, она конечно ответит, в первую очередь нанеся удары по Сеулу, которому даже без ядерного удара придется несладко, о чем в курсе все заинтересованные стороны.

Южная Корея, тоже явно не заинтересована в силовой эскалации, поэтому она скорее всего будет стремиться притушить градус риторики из Пхеньяна путем увещеваний и косметических уступок.
Скорее всего, после очередного этапа эскалации (в значительной степени вербальной), мы увидим некоторое смягчение, которое впрочем не вернет ситуацию к медовому месяцу Ким Чен Ына с Трампом и южнокорейским президентом - этот поезд уже ушел. Вряд ли до выборов в ноябре Трамп сможет показать что-то существенное в отношении его переговоров с "ракетным человеком", который в ближайшие месяцы, помимо прочего, может отметиться запусками новых баллистических ракет.

Разумеется, после произошедшего, вопрос денуклеаризации КНДР будет отложен в долгий ящик, что позволяет КНДР добиться одной из стратегический целей - за последние годы Пхеньян просто заболтал эту проблему и все уже привыкли, что у Кима есть большая ядерная дубинка, хотя еще лет 5 назад дипломаты и мейнстримовые СМИ рассказывали, что никто не позволит КНДР иметь ядерное оружие. Как видим, если очень сильно захотеть, то все возможно, особенно если Китай не возражает. Ну а в условиях выхода США из международных договоров по контролю над вооружениями и разрушении всей архитектуры международной безопасности, только самоубийца будет отказываться от ядерного оружия. Ким Чен Ын на самоубийцу совсем не похож.

Читать дальше...

[Медиабосс]

Европейская работорговля как основная причина африканской отсталости

Скрытый текст:

О роли европейской работорговли в закреплении отсталости африканских народов и стран.

Европейская работорговля как основная причина африканской отсталости

Обсуждать торговлю между африканцами и европейцами, происходившую в течение четырех веков до начала колониального правления, — фактически значит обсуждать торговлю рабами. Хотя, строго говоря, африканец становился рабом только когда попадал в общество, где работал на положении раба. До того он был сначала свободным человеком, а затем пленником. Тем не менее, о работорговле справедливо говорить, подразумевая перевозку африканских пленников в разные части света, где они жили и работали на правах собственности европейцев. Заголовок этого раздела выбран намеренно, чтобы привлечь внимание к тому факту, что все перевозки были осуществлены европейцами на рынки, контролируемые европейцами, и что это происходило в интересах европейского капитализма и никак иначе. В Восточной Африке и Судане многие местные жители оказывались в плену у арабов и продавались арабским закупщикам. В европейских книгах это называется «арабской работорговлей». Поэтому следует однозначно сказать: когда европейцы переправляли африканцев к европейским покупателям, это была «европейская работорговля».

Без сомнения, за некоторыми исключениями — такими, как Хокинс[1] — европейские покупатели приобретали пленных на побережье Африки, и обмен между ними и африканцами имел форму торговли. Очевидно и то, что невольник зачастую продавался и перепродавался по мере продвижения из внутренних областей к порту отправки, — и это тоже имело форму торговли. Однако в целом процесс, в ходе которого добывались пленные на африканской земле, по сути не являлся торговлей. Это происходило посредством военных действий, обмана, разбойных налетов и похищений. При попытке оценить влияние, оказанное европейской работорговлей на африканский континент, очень важно осознавать, что оценивается результат социального насилия, а не торговли в каком-либо привычном смысле этого слова.

Многое относительно работорговли и ее последствий для Африки остается неясным, но отчетливо вырисовывается общая картина ее губительности. Можно продемонстрировать, что эта губительность является логическим следствием способа захвата пленных в Африке. Один из неясных моментов — ответ на ключевой вопрос о количестве вывезенных африканцев. Долгое время эта проблема была объектом спекуляций. Оценки разнились от нескольких миллионов до более сотни миллионов. Недавнее исследование предложило цифру в 10 миллионов африканцев, которые высадились живыми в Америке, на островах Атлантического океана и в Европе. Поскольку эта цифра занижена, она тут же была подхвачена европейскими учеными-апологетами капитализма и долгой истории его зверств в Европе и за ее пределами. Максимальное занижение соответствующих цифр кажется им хорошей стартовой точкой для обеления европейской работорговли. Правда же заключается в том, что любая оценка количества африканцев, ввезенных в Америку, которая основывается исключительно на дошедших до нас письменных источниках, неизбежно является нижней границей, поскольку существовало огромное количество людей, имевших личный интерес в тайной торговле невольниками (и утаивании данных). Как бы то ни было, даже если при оценке влияния рабства на Африку принять за основу нижнюю границу в 10 миллионов, разумные выводы из нее все равно должны поражать тех, кто пытается преуменьшить насилие, совершенное в отношении африканцев с 1445 по 1870 гг.

Любая оценка общего количества африканцев, высадившихся живыми в Америке, требует дополнений, начиная с подсчета уровня смертности во время перевозки. Трансатлантический, или «Средний путь», как он назывался европейскими работорговцами, был печально известен своим уровнем смертности, составлявшем где-то от 15 до 20 %. Многочисленные смерти в Африке имели место в период между захватом в плен и погрузкой на корабль, особенно в тех случаях, когда пленникам приходилось преодолевать сотни миль к побережью. Но важнее всего (с учетом того, что война была главным источником пополнения пленных) оценить количество людей, которые были убиты и искалечены в ходе захвата миллионов, взятых в плен живыми и невредимыми. Итоговая численность может оцениваться во много раз больше тех миллионов, кто сошел на берег за пределами Африки, и вот эта-то цифра и покажет количество африканцев, непосредственно изъятых из населения и производительных сил континента вследствие установления европейской работорговли.

Огромная потеря африканских производительных сил была тем более катастрофической, что в первую очередь вывозились здоровые молодые мужчины и женщины. Работорговцы предпочитали жертв в возрасте от 15 до 25 лет, а лучше всего 20-летних; в половом соотношении двоих мужчин на одну женщину. Европейцы часто брали и совсем маленьких детей, но очень редко стариков. Они увозили в разные края самых здоровых, в особенности тех, кто переболел черной оспой и приобрел иммунитет к одной из самых смертоносных в мире болезней.

Отсутствие данных о количестве населения Африки в XV веке осложняет любые научные попытки оценить результаты его оттока. Однако понятно, что на континенте в период многовековой работорговли не было сколь-нибудь заметного прироста населения, который наблюдался в остальных частях света. Очевидно, что из-за вывоза миллионов людей детородного возраста детей рождалось меньше, чем могло бы. Кроме того, важно понять, что трансатлантический путь не был единственным каналом европейской торговли африканскими рабами. Работорговля через Индийский океан так долго называлась «восточноафриканской&raqu o; и «арабской», что размах, с которым в ней принимали участие европейцы, оказался забыт. Когда в XVIII и в начале XIX веков работорговля из Восточной Африки переживала расцвет, большинство пленников отправлялись на европейские плантационные владения на Маврикий, Реюньон и Сейшелы, а также в Америку — через мыс Доброй надежды. Африканский рабский труд в некоторых арабских странах в XVIII и XIX веках обслуживал исключительно европейскую капиталистическую систему, которая формировала спрос на продукты этого труда, такие как гвоздика, которую выращивали на Занзибаре под началом арабских хозяев.

Никому не удалось установить цифры, демонстрирующие общие потери африканского населения вследствие вывоза рабской силы изо всех регионов в самых разных направлениях за многие века существования работорговли. Однако на всех остальных континентах, начиная с XV века, население обнаруживает постоянный, а иногда и резкий естественный прирост. Крайне показательно, что этого нельзя сказать про Африку. Один европейский ученый привел следующие оценки мирового населения (в миллионах) по континентам.



Ни одна из этих цифр не является точной, но они указывают на общий для исследователей проблем населения вывод: на огромном африканском континенте наблюдалась из ряда вон выходящая стагнация, и ничто кроме работорговли не могло ее вызвать. Поэтому она и требует особого внимания.

Акцент на убыли населения играет большую роль при рассмотрении вопросов социально-экономического развития. Рост населения играл главную роль в развитии Европы, обеспечивая увеличение рабочей силы, расширение рынков и усиление активности спроса, способствовавшие дальнейшему движению вперед. Рост населения Японии имел схожие позитивные эффекты. В других частях Азии, оставшихся на докапиталистическом уровне, большое количество населения привело к гораздо более интенсивному использованию земельных ресурсов, что вряд ли когда-либо было возможным в Африке, остающейся малонаселенной.

Пока плотность населения была низкой, люди как рабочие единицы были гораздо важнее прочих факторов производства, таких как земля. В разных частях континента легко найти примеры осознания африканцами того, что в их условиях население — самый важный фактор производства. У бемба[2], например, количество людей всегда считалось важнее земли. Среди шамбáла[3] в Танзании та же идея выражалась фразой «король — это люди». У балант[4] в Гвинее-Бисау сила семьи оценивается количеством рук, готовых к обработке земли. Конечно, многие африканские правители принимали европейскую работорговлю, как они полагали, ради собственных интересов, но с любой разумной точки зрения отток населения не может быть оценен иначе как катастрофа для африканских обществ.

Отток как напрямую, так и косвенно влиял на африканскую экономическую деятельность. К примеру, если население какого-либо региона, где обитала муха-цеце, уменьшалось до определенного числа, оставшиеся люди были вынуждены покинуть свое местообитание. По сути порабощение приводило к проигрышу битвы за покорение природы, — а оно служит залогом развития. Насилие также обусловливает уязвимость. Возможности, предоставляемые европейскими работорговцами, стали главным (но не единственным) стимулом для частого проявления насилия между различными африканскими сообществами и внутри них. Оно чаще принимало форму набегов и похищений, нежели регулярных военных действий, и этот факт усиливал страх и неопределенность.

Все европейские политические центры в XIX веке как прямо, так и косвенно проявляли озабоченность тем фактом, что деятельность, связанная с захватом пленников, препятствует другим экономическим занятиям. Было время, когда Британия остро нуждалась не в рабах, а в местных работниках для сбора пальмовых продуктов и каучука, а также для выращивания сельскохозяйственных культур на экспорт. Понятно, что в Западной, Восточной и Центральной Африке эти намерения вступали в серьезный конфликт с практикой захвата невольников. Европейцы признали эту проблему гораздо раньше XIX века, — сразу, как только она коснулась их собственных интересов. Например, в XVII веке португальцы и голландцы сами препятствовали работорговле на «Золотом Берегу»[5], ибо осознали, что она может помешать торговле золотом. Однако, к концу века золото было найдено в Бразилии, и важность поставок золота из Африки уменьшилась. В рамках атлантической модели африканские рабы стали важнее золота, и бразильское золото предлагалось за африканских пленников в Виде (Дагомея) и Аккре. С этого момента рабство начало подкашивать экономику «Золотого Берега» и разрушать торговлю золотом. Налеты с целью захвата рабов сделали разработку месторождений и перевозку золота небезопасной, да и походы за пленниками стабильно стали приносить больше дохода, чем золотодобыча. Европеец-очевидец заметил, что «поскольку единственный удачный грабеж делает местного жителя богатым всего за один день, они скорее будут изощряться в войне, разбое и грабеже, нежели заниматься своими прежними делами — добычей и накоплением золота».

Вышеупомянутый поворот с золотодобычи на работорговлю случился всего за несколько лет в промежутке с 1700 по 1710 гг., за который «Золотой Берег» начал поставлять от 5 до 6 тысяч пленников каждый год. К концу XVIII века оттуда вывозилось гораздо меньше рабов, но урон уже был нанесен. Стоит заметить, что европейцы в разное время рассматривали различные области Западной и Центральной Африки в качестве крупнейшего поставщика невольников для американцев. Это означало, что практически каждый участок длинного западного побережья между реками Сенегал и Кунене[6] как минимум в течение нескольких лет имел опыт интенсивной работорговли — со всеми вытекающими последствиями. Кроме того, в истории Восточной Нигерии, Конго, Северной Анголы и Дагомеи есть целые десятилетия, когда годовой экспорт рабов исчислялся многими тысячами. Большей частью те области были достаточно хорошо развиты в сравнении с остальной Африкой. Они составляли ведущую силу континента, чья мощь могла быть направлена и на их собственный прогресс, и на прогресс всего континента.

Занятия войной и похищения не могли не повлиять на все сферы экономической деятельности, в особенности на сельское хозяйство. Порой в некоторых местностях производство продуктов питания увеличивалось для обеспечения продовольствием судов работорговцев, но в целом влияние работорговли на сельскохозяйственную деятельность в Западной, Восточной и Центральной Африке было негативным. Рабочая сила выкачивалась из сельского хозяйства, что создавало неустойчивые условия. Дагомея, которая в XVI веке была хорошо известна как поставщик продуктов в район современного Того, в XIX веке страдала от голода. Современное поколение африканцев хорошо помнит: когда в колониальный период трудоспособные мужчины стали рабочими-мигрантами и покинули свои дома, это привело к упадку сельского хозяйства на их родине и часто служило причиной голода. А работорговля, понятное дело, означала во сто крат более жестокое и разрушительное перемещение рабочей силы.

Одним из обязательных условий динамичного экономического развития является максимальное использование рабочей силы страны и ее природных ресурсов. Обычно оно происходит в мирных условиях, но в истории были периоды, когда социальные группы становились сильнее за счет похищения у своих соседей женщин, скота, имущества, используя награбленное на благо собственного общества. Рабство в Африке никогда не имело даже такого искупительного значения. Пленники вывозились за пределы страны вместо того чтобы использоваться в рамках какого бы то ни было африканского сообщества для производства благ из природных ресурсов. Когда в отдельных областях африканцы, набиравшие рабов для европейцев, осознали, что лучше приберегать некоторых для себя, то был лишь внезапный побочный эффект. В любом случае, рабство препятствовало эффективному аграрному и промышленному развитию оставшегося населения и обеспечивало работой профессиональных охотников за рабами и воинов, способных скорее разрушать, нежели строить. Даже если не принимать во внимание моральный аспект и неизмеримые причиненные страдания, европейская работорговля с точки зрения африканского развития была экономически абсолютно нерациональна.

Для наших целей необходимы бóльшая конкретика и рассмотрение работорговли не только в масштабах континента, но и с учетом ее неравномерного влияния на разные регионы. Сравнительная интенсивность захватнических набегов в различных областях достаточно хорошо известна. Некоторые южноафриканские народы были порабощены бурами, а некоторые североафриканские мусульмане — европейскими христианами, но это лишь незначительные эпизоды. Сильнее всего в экспорт живого товара были вовлечены, во-первых, Западная Африка от Сенегала до Анголы, вдоль пояса, протянувшегося на 200 миль[7] вглубь материка и, во-вторых, регионы Восточной и Центральной Африки, где сейчас располагаются Танзания, Мозамбик, Малави, Северная Замбия и Восточное Конго. При этом можно отметить региональные различия и внутри каждой из этих обширных областей.

Может показаться, что работорговля не повлияла негативно на некоторые области Африки — попросту из-за отсутствия экспорта или его низкого уровня там. Однако утверждение, что европейская работорговля — фактор, способствовавший отсталости континента в целом, не должно вызывать сомнений, поскольку из того, что какой-либо африканский регион не торговал с Европой, не следует его полная независимость от любого европейского влияния. Европейские товары проникали в самые отдаленные области и, что более существенно, из-за ориентации обширных областей на экспорт человеческих ресурсов стали невозможны благотворные взаимодействия внутри континента.

Вышесказанное станет еще понятнее благодаря нескольким сравнениям. В любой экономике одни составляющие отражают уровень благополучия других. Это значит, что когда имеется упадок в одной из сфер, то он до определенной степени обязательно распространится на другие. Точно так же при наличии подъема в одной сфере другие тоже получают выгоду. Прибегая к аналогии из биологических наук, можно напомнить: ученые-биологи знают, что одно-единственное изменение, такое как исчезновение малого вида, может повлечь за собой негативные или позитивные реакции в сферах, которые, на первый взгляд, никак с этим не связаны. Области Африки, оставшиеся «свободными» от экспорта рабов, без сомнения, также должны были пострадать от произошедших сдвигов, и сложно определить, как именно они пострадали, поскольку неясно, как все могло сложиться иначе.

Гипотетические вопросы вроде «что могло бы случиться, если бы…?» иногда приводят к абсурдным спекуляциям. Но совершенно оправданно и необходимо задаться вопросом: «что могло бы случиться в Баротселенде (Южная Замбия), если бы во всем центральноафриканском поясе, с которым на севере граничит Баротселенд, не существовало единой сети работорговли?». Или «что могло бы произойти в Буганде[8], если бы Катанга[9] сосредоточилось на продаже меди Буганде, а не на продаже невольников европейцам?».

В колониальную эпоху британцы заставляли африканцев петь:

«Правь, Британия! Правь волнами:
Британцы никогда[10] не станут рабами!»

Сами британцы начали напевать эту песню в начале XVIII века, на пике обращения африканцев в рабов. «Каким стал бы уровень развития британцев, если бы в течение четырех столетий миллионы их вывозились за пределы родины в качестве рабской силы?». Даже допуская, что эти замечательные ребята все-таки никогда-никогда-никогда не стали бы рабами, можно предположить, с какой силой повлияло бы на них порабощение континентальной Европы. При таком раскладе ближайшие соседи Британии выпали бы из сферы процветающей торговли с ней. В конце концов, именно торговля между Британскими островами и такими регионами, как Балтика и Средиземноморье, признается всеми учеными стимулом, повлиявшим на развитие английской экономики в позднефеодальное и раннекапиталистическое время, задолго до наступления эпохи заокеанской экспансии.

В наши дни некоторые европейские (и американские) ученые придерживаются мнения, что хотя работорговля была несомненным моральным злом, она являлась при этом для Африки экономическим благом. Здесь мы лишь кратко рассмотрим некоторые из аргументов в пользу этой позиции, чтобы показать, насколько смехотворными они могут быть. Значительный упор делается на том, что африканские правители и остальное население получали от Европы в обмен на пленников потребительские товары, обеспечивая тем самым свое «благосостояние». Подобная установка не учитывает тот факт, что часть европейского импорта подавляла оборот африканской продукции своей конкуренцией, не принимает во внимание, что ни один товар из длинного списка европейского импорта не имел отношения к процессу производства, т.к. в основном это были товары, которые быстро потреблялись или накапливались, не получая полезного применения. И совершенно не учитывается, что большинство ввозимых товаров, включая продукты питания, были наихудшего качества даже по стандартам массового спроса — дешевый джин, дешевый порох, дырявые горшки и котлы, бусы и прочий разнообразный хлам.

Из вышеизложенной установки делается вывод, что некоторые африканские королевства стали экономически и политически сильнее в результате торговли с европейцами. В качестве примеров приводятся могущественнейшие из западноафриканских королевств, такие как Ойо[11], Бенин[12], Дагомея и Ашанти[13]. Ойо и Бенин действительно были могущественными, но только пока не вступили в конфликт с европейцами, а Дагомея и Ашанти хоть и стали сильнее за время европейской работорговли, корни их достижений уходят в предшествовавшую эпоху. Вообще — и это самое слабое место в аргументации апологетов работорговли, — если какое-либо африканское государство в период участия в ней приобрело бóльшую политическую мощь, это вовсе не значит, что именно продажа людей была тому причиной. Эпидемия холеры может унести тысячи жизней, но население страны все равно продолжит расти. Рост населения, очевидно, происходит вопреки, а не благодаря холере. Этой простой логикой пренебрегают говорящие о том, что Африка выиграла от работорговли с Европой. Ее пагубное влияние не вызывает сомнений, и даже если казалось, что государство в те времена развивалось, можно сделать простой вывод: оно развивалось вопреки неблагоприятным эффектам этого процесса, принесшего больше вреда, чем холера. Такая картина вырисовывается при внимательном изучении, например, Дагомеи. Эта страна делала все возможное, чтобы развиваться в политическом и военном отношении, хотя и была связана узами работорговли, но в конечном итоге последняя все же подрывала экономическую основу общества и вела его к упадку.

Некоторые аргументы об экономической выгоде от торговли невольниками с европейцами сводятся к тому, что вывоз миллионов пленников стал способом предотвратить голод в Африке! Попытки ответить на это были бы утомительной и пустой тратой времени. Но, вероятно, чуть менее прямолинейная версия этого же аргумента требует ответа. Она гласит: Африка получила выгоду, поскольку в процессе работорговли с американского континента завезены новые продовольственные культуры, ставшие основными продуктами питания. Эти культуры, маис и маниок, действительно основные продукты питания с конца XIX века и в нынешнем столетии. Но распространение сельскохозяйственных растений — это одно из наиболее привычных явлений в человеческой истории. Многие культуры изначально произрастали лишь на одном континенте, а затем социальные контакты приводили к их появлению в других частях света. У работорговли в этом смысле нет какого-то особого значения, обычные формы торговли обеспечили бы тот же результат. Сегодня для итальянцев продукты из твердых сортов пшеницы, такие как спагетти и маккерони, являются главными продуктами питания, большинство же европейцев употребляют картофель. При этом итальянцы восприняли идею спагетти от китайской лапши после возвращения Марко Поло из Китая, а картофель европейцы заимствовали у американских индейцев. Ни в одном из этих случаев европейцы не были порабощены чтобы получить блага, являющиеся достоянием всего человечества. Но африканцам говорят, что европейская работорговля, принеся маис и маниок, способствовала нашему развитию.

Все идеи, разобранные выше, взяты из книг и статей, опубликованных недавно, и это результаты исследований крупных британских и американских университетов. Вероятно, это не самые распространенные идеи даже среди европейских буржуазных ученых, но они демонстрируют усиливающуюся тенденцию, которая может стать новой господствующей точкой зрения в ведущих капиталистических странах, что великолепно согласуется с их сопротивлением дальнейшей экономической и интеллектуальной деколонизации Африки. В определенном смысле лучше игнорировать подобный бред и оберегать нашу молодежь от его влияния, но, к сожалению, один из аспектов современной африканской отсталости заключается в том, что капиталистические издатели и буржуазные ученые правят бал и способствуют формированию мнений по всему миру. По этой причине работы, оправдывающие работорговлю, должны обличаться как расистская буржуазная пропаганда, не имеющая отношения к реальности или логике. Это вопрос не столько истории, сколько современной освободительной борьбы в Африке.

Уолтер Родни


Книга была опубликована в 1972-м году в Танзании.

https://scepsis.net/library/id_3951.html - цинк
http://abahlali.org/files/3295358-walter-rodney.pdf - книга на английском языке

Как не трудно заметить, многие вопросы поднимавшиеся тогда автором, находятся в актуальном политическом дискурсе и сегодня, а в последние несколько недель, и вовсе в сверхактуальном.
Другой вопрос, что большую часть этих вопросов манипуляторы канализируют в направлении примитивного вандализма или же борьбы американских партий, хотя по большому счету экономическая эксплуатация африканских стран европейскими странами сохраняется и сегодня в форме экономического неоколониализма.

Читать дальше...

[Медиабосс]

Семья Наджибуллы требует расследований обстоятельств его убийства

Скрытый текст:

В начале июня актуализировался вопрос обстоятельств гибели бывшего президента Афганистана Наджибуллы, который по основной версии был убит талибами после захвата Кабула.
По альтернативной версии, Наджибулла был убит пакистанскими спецслужбистами во время допроса.

Семья Наджибуллы требует расследования обстоятельств его гибели.

Семья бывшего президента Афганистана Мохаммада Наджибуллы выступила с требованием тщательного расследования обстоятельств гибели политика. В распространенном на днях от имени его вдовы Фатаны Наджиб заявлении, которое касается прошедших в стране мемориальных мероприятий, отмечается: «Лучшим способом почтить его память и совершенные им патриотические дела будет расследование обстоятельств гибели».

На днях могилу последнего промосковского президента Афганистана в городе Гардиз посетил советник по национальной безопасности Хамдулла Мохиб. До этого на протяжении 30 лет афганские администрации воздерживались от любого жеста, который мог бы восприниматься как симпатия к экс-президенту. Пришедшие в 1992 году к власти моджахеды свержение правительства Наджибуллы считают своей большой победой, которую они празднуют ежегодно.



После отстранения от власти Наджибулла около 4 лет провел в офисе ООН, пользуясь дипломатическим иммунитетом. Правительства Раббани и Масуда не разрешили ему покинуть территорию страны. В 1996 году он отказался покинуть Кабул вместе с силами правительства Раббани, который убегал от «Талибана» (запрещён в РФ) на север. Талибы в 1996 году ворвались в офис ООН и зверски расправились с экс-президентом и его братом. Позже тела своих жертв они повесили в центре столицы возле президентского дворца Арг.

Талибы официально взяли на себя ответственность за казнь Наджибуллы. Соответствующее заявление тогда сделал второй человек в движении – мулла Раббани. Однако в афганском обществе из года в год получает развитие версия о якобы прямой причастности пакистанской межведомственной разведки (ISI) к этому инциденту. В правдивость этой гипотезы верят многие исследователи, в том числе – российские.

По этой версии, Наджибулла и его брат могли быть захвачены и перевезены на одну из конспиративных квартир ISI. Как считается, пакистанцы хотели заставить экс-президента подписать сфабрикованный договор о признании правительством Афганистана условной афгано-пакистанской границы (линия Дюранда).


Линия Дюранда.

Но во время пыток Наджибулле удалось выхватить оружие у одного из пакистанских офицеров и убить его. Экс-президент был застрелен на месте, гласит версия.
«Пакистанский след» немного отводит внимание от обстоятельств гибели экс-президента, однако делает актуальным другой крайне негативный для талибов вопрос — роль Исламабада в их выживании.
Не удивительно, что главные деятели движения в настоящее время предпочитают воздерживаться от оценок этого события.

При благоприятном раскладе политический офис «Талибана» в скором времени сядет за стол переговоров с афганской администрацией. Учитывая растущую популярность доктора Наджиба в афганском общественном мнении, можно допустить, что любые сомнения в обстоятельствах его гибели затронут талибов напрямую. Вопрос лишь в том, отразится ли это на переговорном процессе.

https://afghanistan.ru/doc/138229.html - цинк

Об обстоятельствах гибели Наджибуллы из книги "Афганистан в тисках геополитики":


Наджибулла с братом.

Вместе с ним остался лишь бывший начальник 10-го Управления МГБ (охраны) его брат генерал Ахмадзай. Узнав, что бывший президент остался в столице, пакистанские спецслужбы, да и политические круги отреагировали незамедлительно. В Исламабаде поняли, что в их руках уникальный шанс раз и навсегда снять все вопросы об афгано-пакистанской границе. План был прост и не вызывал у его авторов каких-либо сомнений.

Группа вооружённых талибов ворвалась в миссию ООН, попутно устроив там погром, арестовав и избив её сотрудников из числа афганских граждан. Наджибулла и его брат Ахмадзай были захвачены и переведены на одну из конспиративных квартир пакистанской разведки (ранее — советской), которые действовали при афганских спецслужбах с 1992 г.

В Кабуле появился известный в международных кругах, связанных с афганской политикой, генерал Аслам Бек. В своё время, он возглавлял Главный штаб сухопутных войск, затем, занимал руководящие должности в пакистанской военной разведке, выполняя наиболее деликатные поручения ещё со времен бывшего президента этой страны Зия-уль-Хака. Его сопровождал брат, также, кадровый разведчик, группа офицеров. При них был сфабрикованный в недрах пакистанских спецслужб документ на захваченном в президентском дворце бланке канцелярии Наджибуллы. Написанный на нём текст, датированный периодом пребывания Наджибуллы у власти, представлял собой договор об официальном признании президентом и правительством Афганистана «линии Дюранда» в качестве официальной и постоянной границы между этой страной и Пакистаном. Это и было главной целью группы пакистанских военных — любой ценой заставить Наджибуллу сделать то, что никогда не сделал бы ни один пуштун — подписать этот «договор».

Наджибуллу предавали много раз. Но в самый страшный свой час, он нашёл силы не предать ни Афганистан, ни свой народ, ни себя. Пустив в ход свою недюжинную силу, благодаря которой за ним ещё с юности закрепилась кличка «Бык», он сумел разметать охрану, отнять у одного из офицеров пистолет и убить, (либо тяжело ранить), брата Аслам Бека. Последующее было кошмаром. Он перенёс страшные пытки, но сломлен не был. Жуткая казнь, потрясшая даже его врагов, возмутившая всех афганцев, по какую бы сторону баррикад они ни были, подвела черту под его жизнью, под дьявольским планом Исламабада и, по большому счёту, под политическим курсом Пакистана к северу от «линии Дюранда»

https://www.litmir.me/bd/?b=245418 - цинк
https://sandinist.livejournal.com/203937.html - фото отсюда

Читать дальше...

[Медиабосс]

Задержание членов банды Басаева в Крыму

Скрытый текст:

На территории Крыма сотрудники ФСБ задержали двух участников банд Басаева и Хаттаба, принимавших участие в нападение чеченских боевиков на Дагестан в 1999-м году.
Задержаны Суртланбек Аджиньязов и Русланбек Арсланов принимавшие участие в боевых действиях против российской армии на территории Ботлихского района.



Сколько веревочке не виться, но расплата таки приходит.
Стоит отметить, что ничего удивительно в нахождении этих деятелей на территории Крыма нет, еще в те годы они вполне свободно приезжали в Крым на лечение или оседали в Крыму для ведения "бизнеса", при этом спецслужбы Украины как правило закрывали на это глаза. Разумеется, после 2014-го года, ситуация изменилась (они не только лишились крыши СБУ, но возможности прикрываться Меджлисом и хибутчиками), но как видим, некоторых удается поймать только спустя 6 лет после воссоединения и спустя более чем 20 лет после совершения преступления. Впрочем, главное, что про них не забывают и ищут.

Читать дальше...

[Медиабосс]

Позывной "Копье"

Скрытый текст:

Большое интервью бывшего командира штурмового батальона Республиканской Гвардии Донецкой Народной Республики Евгения Иванова (позывной "Копье").
В интервью он рассказывает о боях за Широкино и о том, как сдали поселок, о боях под Старомихайловкой и других боевых эпизодах.



Плюс интересное о "харьковском восстании" в июне 2014 года, которое культивировалось с помощью СБУ для вскрытия ячеек сопротивления в Харькове.
Рассказывает Виктор Скляров - один из участников, которого позднее поменяли в рамках одного из обменов пленными.
Есть интересные детали о событиях в Харькове в первой половине 2014 года.



В целом, основные шансы в Харькове были упущены в марте-апреле, в июне это уже было запоздалым, даже если бы речь шла не о провокации СБУ, а о реальном движении с целью освобождения Харькова от хунты.

Читать дальше...

[Медиабосс]

Внутри "организованного протеста"

Скрытый текст:

О том, чем живет Автономная Зона Сиэтла.
Прогулки по огороженной части города, интервью с жителями нового образования, ну и интересные наблюдения.



С выходных CHAZ переименовали в CHOP, но в СМИ ее все равно называют CHAZ.
Причины переименования очевидны, "автономии" нужны ресурсы с территории США, поэтому из названия "государства" выкинули автономию, оставив вместо этого "организованный протест".
Не прошло и двух недель "незалежности".

































Плюс о том, кто наварился на протестах в США и о том, как протесты и беспорядки использует Демократическая Партия США.

Читать дальше...

[Медиабосс]

Реализация наследства Шмита

Скрытый текст:

О том, как фабрикант Шмит помогал большевикам и как после его смерти решался вопрос с его наследством, которое он завещал партии.
В этой забавной, но примечательной истории были и фиктивный брак, и взятки, и лжесвидетельство в духовной консистории, и кража части наследства меньшивиками, и головотяпство полиции, которая все прошляпила.
Рассказывает организатор процесса.

Реализация наследства Шмидта

13 февраля 1907 г. в изоляторе Бутырской тюремной больницы, при загадочной обстановке умер социал-демократ Николай Павлович Шмит, студент Московского университета и владелец мебельной фабрики, разгромленной войсками в декабре 1905 г. во время московского вооруженного восстания. Как до ареста, так и в тюрьме он неоднократно говорил своим друзьям, что все свое имущество передает партии большевиков.
Я хочу рассказать здесь о моем участии, по поручению партии, в реализации наследства после смерти Шмита и о моих встречах при этом с Владимиром Ильичем Лениным, но сначала скажу несколько слов о безвременно погибшем юноше, замученном царским самодержавием.

Н. П. Шмит родился в 1883 г. и, будучи студентом-естественником, мечтал сначала только отдаться науке. Но приближался 1905 г., в воздухе пахло революцией, и молодой студент под влиянием товарищей становится с.-д. большевиком.
В 1902 г. умер отец Шмита, после которого осталась его жена Вера Викуловна (дочь известного орехово-зуевского фабриканта Викулы Морозова) и четверо малолетних и несовершеннолетних детей: Николай 19 лет, Екатерина 18 лет, Елизавета 15 лет и Алексей 12 лет.
По тогдашним законам совершеннолетие наступало только в 21 год, и, следовательно, до наступления совершеннолетия они не могли распоряжаться своим имуществом, а имущество у детей было большое. Кроме фабрики и магазина, у «их был значительный капитал, положенный на их имя дедом, по матери, Викулом Морозовым, и заключавшийся в паях Морозовской фабрики. Вместе с наросшими процентами этот капитал составлял у братьев Николая и Алексея приблизительно по 500 тысяч рублей на каждого и у сестер[146] Екатерины и Елизаветы по 60 тыс. рублей. Все это имущество до совершеннолетия наследников поступило в распоряжение опекунов и попечителей, из которых некоторые как это часто бывало, стремились жить выше своих средств.

В 1904 г. Николай Павлович становится совершеннолетним и, чтобы избавиться от надоедливых опекунов и попечителей, вносит на имя младшего брата и сестер по 25 тыс. рублей в виде причитающейся им доли в фабричном имуществе. После этого Николай Павлович становится единственным и притом самостоятельным владельцем фабрики. Он всячески стремится улучшить положение рабочих: вместо 11-часового рабочего дня, бывшего па других мебельных фабриках, он вводит на своей фабрике 9-часовой рабочий день, организует на фабрике библиотеку, медицинскую помощь, вступает в непосредственные близкие отношения со своими рабочими, особенно с революционно-настроенной молодежью (Карасев, Николаев, Григорьев и др.). На собраниях мебельных фабрикантов он говорит об улучшении положения рабочих и даже — к ужасу других фабрикантов — о праве рабочих на стачку. Фабриканты с ненавистью смотрят на своего молодого «собрата», изменившего своему классу, классу эксплоататоров.
Будучи по природе добрым человеком, Николай Павлович стремится всегда притти на помощь товарищам и кроме того передает М. Горькому 15 тыс. рублей на издание «Новой жизни».

Но вот наступает 1905 год, приближается революция. Московские рабочие запасаются оружием, чтобы принять участие в вооруженном восстании. На фабрике Шмита также организуется дружина, которую Николай Павлович снабжает деньгами и оружием и сам принимает участие в пробной стрельбе. Общее собрание шмитовских рабочих постановляет принять участие в вооруженной борьбе. Решение принимается всеми против четверых, которые за это по постановлению товарищей подлежат увольнению с фабрики. Шмит исполняет волю рабочих и увольняет их, несмотря на то, что они много лет работали на фабрике. Вооруженные шмитовцы удачно отстреливаются от войск и полиции, которая считает фабрику Шмита наравне с Прохоровкой «гнездом вооруженного восстания». Артиллерийские снаряды уничтожают фабрику Шмита.


Развалины фабрики Шмита.

Открытая революционная работа Николая Павловича, конечно, была скоро прослежена жандармами, и в ночь на 18 декабря 1905 г. после безрезультатного обыска он был арестован. Шмит предви
дел этот арест, и потому ничего нелегального в его квартире (Новинский бульвар, д. № 16) не было найдено. Правда, на чердаке этого громадного дома[147] было зарыто Николаем Павловичем несколько маузеров и револьверов-бульдогов, но власти не догадались туда заглянуть. Тотчас же после ареста Шмита оружие с чердака было перенесено в другое место, и когда через несколько дней власти снова явились на квартиру Шмита и произвели тщательнейший обыск на чердаке, то там уже ничего не было. Арестованного юношу по распоряжению московского генерал-губернатора повезли на Пресню в военный лагерь командира лейб-гвардии Семеновского полка, полковника Мина, который вместе с адмиралом Дубасовым из пушек громил Москву и безжалостно расстреливал рабочих и студентов. В лагере предложили Шмиту сделать откровенное признание, а когда он отказался, его вывели на двор, где горели костры, слышались стоны раненых, производились расстрелы. Против Шмита выстраивались солдаты с ружьями на прицел, ставили его против пушки, грозили, что сейчас расстреляют, если он не сделает признания и не выдаст сообщников. Молодой организм не выдержал. Желая отдалить момент расстрела, окончательно истерзанный всем виденным в лагере, Шмит согласился сделать признание. Его опять повезли, но не в тюрьму, а в сыскное отделение, где он попал в руки жандармского ротмистра Петерсона. Здесь, по словам газеты «Утро», пытали Шмита: в течение 8 дней ему не давали спать, отказывали в пище и постоянно угрожали расстрелом.
В результате этих физических и моральных истязаний Шмит сделал признание в своей революционной работе. 26 декабря его перевезли в Бутырскую тюрьму, а когда туда явился для допроса судебный следователь с товарищем прокурора, то он отказался от своих прежних показаний, данных, по его словам, «под влиянием угроз немедленного расстрела».

Условия тюремной жизни были тяжелы. Следствие затягивалось, здоровье ухудшалось, нервное расстройство увеличивалось. Только после нескольких месяцев пребывания в тюрьме и после семидневной голодовки, тяжело отразившейся на здоровье Шмита, ему разрешили, наконец, свидания с родственниками.
Врачи признали его больным, но суд тем не менее не согласился освободить его из-под стражи до рассмотрения дела, хотя мать предлагала за сына какой угодно залог. Вместо специальной лечебницы, как рекомендовали врачи, 14 января 1907 г. Шмита перевели в тюремную больницу. Его соседом по камере был инженер Виноградов, с которым Шмит часто перестукивался. Но прошло несколько дней, и больного Шмита, якобы «по его желанию» (как пишет прокурор московского окружного суда), а в действительности[148] против его воли, переводят в изолятор № 5. По главам студента Цюрихского университета Р. Кухтинского этот изолятор представлял собою маленькую каморку вышиною 2 аршина 9 вершков (1,82 метра), так что Шмит вынужден был ходить в ней согнувшись. Во все время заключения в изоляторе он не пользовался ни прогулками, ни общением с товарищами. Его соседи по изолятору с двух сторон были психически больные: они выли по ночам, наводя ужас и не давая ему спать. Удушливый кашель т. Беленцова, звон его кандалов, вечный стук железных дверей, тяжелое сознание, что там же в коридоре находится приговоренный к смертной казни т. Голубев, — вот тяжелая атмосфера, в которой находился Шмит.
— Не сплю третьи сутки и спать не хочется, — говорил Шмит Кухтинскому, — а вот вчера мне подбросили записку с угрозой задавить, как цыпленка.


Шмит под арестом.

Он слышит по ночам какой-то шопот и подозрительные шорохи в коридоре у его двери. 12 февраля через подкупленного надзирателя он пишет сестрам, что провел ужасную ночь и боится предстоящей ночи… Предчувствие не обмануло Шмита: утром 13 февраля на полу изолятора находят труп Шмита с двумя ранами на шее, с порезом на руке и ссадинами на лице, Услужливый эксперт, проф. Минаков, дал заключение, что больной с целью самоубийства разбил стекло в зимней и летней раме, лег на койку и осколками стекла нанес себе раны на руке и на шее, а затем, истекая кровью, свалился на пол, где и скончался. Таково заключение проф. Минакова, а вот доктор Гольденбах пришел к убеждению, что в данном случае скорее всего надо предполагать убийство, а не самоубийство. Во всяком случае власти на основании заключения проф. Минакова решили, что тут было самоубийство, и, будучи хозяевами положения, замели следы своего преступления. Необходимо при этом отметить, что надзиратель Козлов, дежуривший в эту ночь в коридоре у изолятора, не слыхал, по его словам, ни звона разбиваемых стекол, ни падения умирающего юноши на пол. Был ли несчастный юноша убит надзирателем Козловым (как это категорически утверждает П. Львов-Марсианин в своей книге «Подполье и каторга», стр. 34), или был доведен до самоубийства всеми перенесенными им страданиями,— во всяком случае в его преждевременной смерти повинно проклятое царское самодержавие, которое все делало, чтобы замучить Шмита. На следующий день ночью труп был перевезен в анатомический театр, а затем с такой же таинственностью, в сопровождении наряда конной полиции, труп перевезли в дом Морозовых. В день похорон 16 февраля собралось к дому Морозовых много рабочих и учащейся молодежи.[149] чтобы проводить труп до Преображенского старообрядческого кладбища, но конная полиция усердно разгоняла собравшихся, а на кладбище не пустила никого кроме ближайших родственников. Было много венков от шмитовских рабочих и рабочих других мебельных фабрик с надписями:

«Самоотверженному борцу за свободу»,
«Гражданину-мученику», «Пусть ты погиб, товарищ, но не умерла идея» и т. д.

Полиция усердно срывала ленты с подобными надписями. В знак сочувствия к погибшему товарищу и протеста против правительства рабочие целого ряда мебельных фабрик в этот день бастовали, а товарищи по Бутыркам провели однодневную голодовку.
Еще до ареста, но, предвидя возможность его, Шмит говорил М. Горькому, что все свое имущество он передает партии большевиков (об этом М. Горький говорил Елизавете Павловне Шиит на острове Капри в 1908 г.), а, будучи в тюрьме, он говорил об этой же своим сестрам. О распоряжении Шмита Елизавета Павловна тотчас же передала А. И. Рыкову и Л. Б. Красину. Таким образом воля покойного была точно установлена, а между тем после смерти Шмита меньшевики тоже предъявили свои права на наследство и даже ссылались на каких-то свидетелей, но эти свидетели с позором провалились…


Красин

Перехожу теперь к моему участию по поручению партии в реализации наследства Шмита.
В августе 1907 г. я получил за подписью Красина телеграмму с просьбой немедленно приехать в Петербург по указанному в телеграмме адресу. До сих пор я не был лично знаком с Л. Б. Красиным, но хорошо знал, что он занимает ответственное положение в партии, и потому решил, что вызов меня из Москвы связан с каким-либо партийным поручением. Я тотчас же, конечно, выехал из Москвы и явился на квартиру Красина. На звонок вышел ко мне сравнительно молодой человек, высокий, статный, очень красивый и, назвавшись Красиным, пригласил меня в кабинет.
— Вы, конечно, знаете, — сказал он мне, — что умерший в тюрьме Н. П. Шмит оставил партии значительный капитал, заключающийся в паях Морозовской фабрики. Партия просит вас помочь ей в получении этого капитала, а я прошу вас сегодня же ехать в Выборг на совещание по этому делу.
Я охотно согласился выполнить это поручение. Уходя от Красина, очарованный им, я подумал: создаст же природа таких людей, в которых внешняя красота так ярко соединилась с четким умом и пылким темпераментом.
Через несколько часов я уже был в чистеньком, благоустроенном Выборге, где в условленной с Красиным гостинице «Бельвю» меня встретил Виктор Константинович Тара[150]тута. До этой встречи Таратута несколько раз бывал у меня в Москве и советовался со мной по этому же делу. Кроме Тзратуты приезжал ко мне из Петербурга с той же целью Степан Иванович Радченко.

Дождавшись сумерек, Таратута повел меня в дачную местность «Пикируки», находящуюся приблизительно в двух-трех километрах от Выборга. Здесь в лесу я увидел небольшую двухэтажную деревянную дачку. Мы прошли в верхний этаж, в довольно обширную комнату, где стоял простоя диван и несколько стульев. Скоро сюда пришел Владимир Ильич, такой же простой и внимательный, каким он был 13 лет назад, когда впервые я встречал его несколько раз в январе и феврале 1894 г. (об этой встрече я уже писал в «Старом большевике», № 2, 1933 г.). Таким же, но еще более жизнерадостным, я видел Владимира Ильича, когда он в 1900 г. возвращался из сибирской ссылки и некоторое время прожил в своей семье в г. Подольске. Помню, в июне этого года он вызвал в Подольск по телеграфу меня и мою жену С. П. Невзорову-Шестернину для переговоров о нашем участии в будущей «Искре». Владимир Ильич был тогда особенно оживлен, был полон планов о концентрации сил и об издании общероссийского партийного органа. Мы с женой пробыли два дня в семье Владимира Ильича. Там тогда кроме Владимира Ильича были: милейшая, предобрая старушка, его мать Марья Александровна, сестры Мария Ильинична и Анна Ильинична со своим мужем М. Т. Елизаровым. Со всей семьей мы были давно знакомы. В радостной встрече с друзьями и в задушевных разговорах время протекло необыкновенно быстро. Погода тогда стояла превосходная, солнце светило ярко. Помню, как мы с Владимиром Ильичом уходили на реку Пахру купаться. Мы наслаждались купаньем и вели себя в реке, как пятнадцатилетние юноши, хотя Владимиру Ильичу было тогда уже 30 лет. Я любовался, с каким воодушевлением и страстностью он отдавался этому приятному удовольствию…

На второй день вечером мы с женой поехали в Нижний-Новгород, куда через день приехал и Владимир Ильич. Жена, как нижегородка, созвала местных партийцев, перед которыми Владимир Ильич развивал свои планы о концентрации сил и об издании партийного органа.
Это собрание происходило в квартире матери моей жены на Полевой улице, в доме Пятова. Так мы провели с Владимиром Ильичем еще один день, памятный на всю жизнь.
Теперь, в 1907 г., во Владимире Ильиче было уже меньше прежней жизнерадостности: ведь пережита была революция[151] 1905 г. с ее тяжелым поражением, наступала мрачная реакция…
Скоро комната стала наполняться незнакомыми мне людьми, среди которых, как я узнал впоследствии, были 18-летний юноша Алексей Павлович Шмит (брат покойного Николая Павловича), его попечитель помощник присяжного поверенного Андрей Федорович Линк и зачем-то приглашенные им помощники присяжного поверенного А. М. Гинзберг (ныне умерший) и М. Л. Сухаревский. Был еще возле Лннка студент-юрист И. Л. Ашпиз. Таким образом попечитель Линк приехал зачем-то с целой фалангой молодых юристов.
На нашей стороне кроме Владимира Ильича, Таратуты и меня был еще Д. С. Постоловский.
С тех пор прошло более 25 лет, и потому нельзя припомнить, что говорил каждый из них. Помнится мне, что Линк, Гинзберг и Ашпиз как-то особенно горячились.

Юридически дело о наследстве обстояло так.


Юрий Таратута, будущий секретарь Коминтерна и глава Банка внешней торговли СССР. Умер в 45 лет в 1926-м году.

По тогдашнему закону имущество после покойного Шмита должно было перейти или к несовершеннолетнему его брату Алексею, который до своего совершеннолетия (т.-е. до достижения 21 года от роду) мог распорядиться имуществом только с согласия своего попечителя и сиротского суда, или же, в случае отречения Алексея от наследства, имущество должно было перейти к сестрам покойного — к Екатерине Павловне и Елизавете Павловне — в равных частях.
В том и другом случае мы, представители большевиков, должны были иметь полную уверенность, что наследники передадут нам полностью полученное ими наследство. Но в данном случае у нас не было этой уверенности: юноша Алексей Шмит был молод, политически в то время совсем не определился и, естественно, находился под влиянием своего попечителя Линка. А Линку мы все, особенно Владимир Ильич, не доверяли: он любил широко пожить и ранее, до совещания, распространялся на ту тему, что теперь-де реакция, и лучше всего деньги Шмита истратить на издание легальной с.-д. газеты или даже толстого журнала с большевистским уклоном, а его друзья говорили о культурных предприятиях, которым будто бы особенно сочувствовал покойный Шмит. Возможно, что под видом пожертвования на «культурные цели» или расходов на журнал часть капитала уплыла бы к меньшевикам. Впрочем, здесь, на совещании, Линк и его товарищи в общем уже не возражали против передачи капитала в непосредственное распоряжение партии, но все-таки во время речи Линка или Ашпиза в ответ на[152] какое-то их возражение Таратута металлическим голосом крикнул: «Кто будет задерживать деньги, того мы устраним». В это время на диване мы сидели в таком порядке: юноша Шмит, я, Владимир Ильич и Таратута, и я видел, как Владимир Ильич дернул Таратуту за рукав, а среди Линка и его товарищей произошло какое-то замешательство. И это была, как я помню, единственная шероховатость в наших прениях.

Второй вариант (отречение Алексея от наследства и принятие его сестрами) также не давал нам полной уверенности: в младшей сестре, как в своем человеке, мы нисколько не сомневались, а вот Екатерина Павловна, находившаяся всецело под влиянием своего мужа, помощника присяжного поверенного Николая Адамовича Андриканиса, внушала нам большие сомнения.
На этом совещании с нашей стороны выступал главным образом Таратута, а Владимир Ильич, как я хорошо помню, не принимал участия в прениях, но внимательно всех выслушивал.


Екатерина Игнатьева.

В дальнейшем прения сводились к тому, как бы наиболее безопасно можно было передать наследство партии. Все согласились, что в случае принятия наследства юным Шмитом ему будет невозможно передать такой значительный капитал теперь же без разрешения сиротского суда, и поэтому пришлось бы ждать три года до его совершеннолетия. Другое дело сестры: они жили в то время за границей и, следовательно, лично никакому риску не подвергались. Кроме того старшая сестра была уже совершеннолетняя, а младшая достигала совершеннолетия в 1908 г.; следовательно, и по закону, по достижении совершеннолетия, они могли распоряжаться имуществом без санкции сиротского суда. По всем этим соображениям совещание решило: Алексей Шмит подает заявление об отречении от наследства, а сестры принимают наследство и передают его партии. С этим мы и разъехались из Выборга. В Москве Сухаревский составил заявление об отречении Алексея от наследства и за подписью несовершеннолетнего подал его в Московский окружной суд. Собравши необходимые документы, я возбудил в том же суде ходатайство об утверждении Елизаветы Шмит в правах наследства к половине имущества, оставшегося после покойного Шмита, а присяжный поверенный М. А. Критский такое ходатайство возбудил от имени старшей сестры. В окружном суде дело окончилось довольно быстро и без всяких препятствий, несколько более времени потребовала процедура по исчислению наследственных пошлин.[153]

Теперь предстояло получить причитающуюся долю наследства и продать паи, но возникал вопрос, как это сделать, чтобы не возбуждать каких-либо подозрении со стороны фабрикантов Морозовых. Хотя моя доверительница Елизавета Павловна, по достижении совершеннолетия, формально могла распорядиться своим имуществом, но это не соответствовало традициям богатой буржуазии и могло бы вызвать нежелательные толки и, пожалуй, протесты со стороны родственников. Другое дело, если девушка выходит замуж и вкладывает свое приданное в коммерческое предприятие мужа. Поэтому было решено Елизавету Павловну фиктивно выдать замуж, хотя фактически она уже была женою Таратуты. Идея фиктивного брака принадлежала Владимиру Ильичу и была осуществлена Л. Б. Красиным, который подыскал ей фиктивного мужа в лице нашего товарища Александра Михайловича Игнатьева (члена боевой организации). К тому же Игнатьев, в глазах Морозовых, был не какой-либо «проходимец»: он был потомственный дворянин, за которого, по мнению буржуазии, могла выйти и дочь фабриканта. Фиктивный брак Елизаветы Павловны с Игнатьевым был заключен в Париже 11/24 октября 1908 г.

Однако надо было действовать скорее с получением наследства, ибо по Москве стали распространяться слухи, что жандармы охотятся за этими деньгами и не позволят большевикам получить шмитовское наследство. Передавали, что где-то в буржуазном обществе какой-то «либеральный» жандарм говорил об этом. Рабочие тоже широко знали о шмитовском наследстве. Так, например, по Пречистенским рабочим курсам я имел связь с молодыми рабочими, из коих один юноша в откровенной беседе с гордостью заявил мне:
«А мы (т.-е. партия) скоро получим большое наследство после Шмита». Наконец, судебный пристав Московского окружного суда Соловьев, который в 1902 г. производил охранительную опись шмитовского имущества, тоже делал соответствующие предупреждения.

Теперь, когда перед нами открылись секретные архивы департамента полиции, мы знаем, что в 1908 г. и 1909 г. велась переписка между департаментом полиции и московской охранкой поводу наследства Шмита. Оказывается, департамент полиции «по свидетельству принадлежащего к партии помощника присяжного поверенного Михаила Александровича Михайлова» знал точно, что Н. П. Шмит завещал свое состояние (около 500 тыс. руб.) фракции большевиков, что младший его брат будто бы «по принуждению» большевиков выдал отречение от наследства и что, наконец, с целью облегчить получение наследства Елизавета Павловна Шмит вышла фиктивно за Игнатьева («ставленника Краси[154]на», как утверждает департамент полиции) и т. д (См. в деле Московского охранного отделения № 839, 1905 г., два отношения департамента полиции от 13 июня и 19 ноября 1908 г на имя Московского охранного отделения и сообщение начальника Московского охранного отделения от 17 марта 1909 г. на имя директора департамента полиции).

Имея в руках определение окружного суда об утверждении в правах наследства и доверенность от имени потомственной дворянки Елизаветы Павловны Игнатьевой, урожденной Шмит, явился я в контору товарищества мануфактур Викулы Морозова и Сº и приступил к переговорам с главным директором товарищества Иваном Внкуловичем Морозовым (родным дядей Елизаветы Павловны). То обстоятельство, что племянница хочет продать доставшиеся ей после брата паи и деньги вложить в «коммерческое дело» своего мужа, нисколько не удивило Ивана Викуловича: он признал это вполне естественным, но, как опытный коммерсант, хотел прижать меня ценою. Я сделал вид, что не тороплюсь с продажей и поспешил уйти, а он просил меня еще побывать у него. Я был у Морозова несколько раз, мы с ним жестоко торговались, но он был туг на прибавки. После каждого посещения я посылал в Париж телеграммы. Наконец, цену за пай, как я теперь припоминаю, удалось довести до 1 099 рублей.

Особенно медлить с продажей было нельзя и, получив согласие из Парижа, я заявил Морозову, что согласен продать паи по договоренной цене, но под условием немедленной уплаты всей следуемой суммы. Наконец, наступил назначенный для расплаты день. Не скрою, я тогда очень волновался, ибо было бы очень обидно, если бы в последний момент жандармы арестовали меня вместе с громадным капиталом, принадлежащим партии. В 10 минут рысак доставил меня с Варварки (где помещалась контора Морозовых) на Кузнецкий мост в отделение Лионского кредита, где тотчас же и были сданы для перевода а Париж по телеграфу все причитающиеся на долю Елизаветы Павловны деньги. К сожалению, у меня нет копии определения окружного суда об утверждении Елизаветы Павловны в правах наследства (где точно указана наследственная сумма), но хорошо помнится мне, что было послано до 190 тыс. рублей золотом. Елизавета Павловна с своей стороны тоже припоминает, что в Париже было получено 510 тыс. франков, что по тогдашнему курсу составляет те же 190 тыс. рублей.

Выходя из Лионского кредита, от радости я не чувствовал под собой земли: ну, думаю, если теперь меня арестуют, то ничего кроме квитанции в отсылке денег у меня не найдут.[155]
Но меня не арестовали и даже никогда не допрашивали по этому делу. Я до сих пор не могу понять, как департамент полиции и московская охранка, усердно наблюдавшие за этими деньгами, могли допустить, чтобы у них из-под носа мы могли утащить такой громадный капитал. Не могу также понять, почему и впоследствии меня не привлекли к ответственности: ведь в окружном суде и в конторе Морозовых хорошо было известно мое имя.
Присланные мною деньги, естественно, значительно улучшили финансы партии: об этом между прочим говорит и Надежда Константиновна Крупская в своих воспоминаниях о Владимире Ильиче *.

Как помнится, вскоре после отсылки денег, а именно в марте 1909 г., я получил телеграмму с просьбой приехать в Париж. Еду и поражаюсь контрастом в природе: около Москвы в полях снег, а в Париже ярко светит весеннее солнышко и распустились прекрасные каштаны. Первым делом являюсь к Таратуте и Елизавете Павловне, а затем вместе с Таратутой отправляемся к Владимиру Ильичу. Квартира, в которой тогда жил Владимир Ильич с Надеждой Константиновной, поразила меня своей простотой. Столы, скамьи, табуреты из соснового дерева, некрашенные, много книг — таково было более чем незатейливое убранство маленькой, но чистенькой квартирки, где все вещи были установлены в порядке. Чувствовалось во всем, что хозяева любят чистоту и порядок. Во время своего пребывания в Париже я был в квартирах нескольких наших эмигрантов и по совести могу сказать, что обстановка у Владимира Ильича была самая демократическая.

Начались наши совещания, в которых главную роль играли Владимир Ильич и Таратута. Здесь я впервые узнал, что Игнатьев согласился на фиктивный брак только под условием, что партия обеспечит ему и развод. Мне предложили принять на себя хлопоты и по этому делу. А между тем бракоразводные дела в условиях того времени были самые неприятные: приходилось выступать в духовной консистории, где решительно ничего не делали без взяток, приходилось перед попами при помощи лжесвидетелей доказывать нарушение кем-либо из супругов «святости брака прелюбодеянием». Но ради интересов партии пришлось взвалить на себя это неприятное по тем временам дело.

Здесь же, в Париже, я узнал, что муж Екатерины Шмит — Н. А. Андриканис — не хочет выдавать Большевистскому[156] центру все деньги, полученные им из наследства покойного Шмита. Случилось именно то, чего мы опасались в «Пикируках». Упорство Андриканиса дошло до того, что Большевистский центр вынужден был обратиться за содействием к третейскому суду. Председателем третейского суда (супер-арбитром) был избран представителями спорящих сторон известный эсер М. А. Натансон, который в то время жил в эмиграции в Париже.

Третейскими же судьями (представителями сторон) были:со стороны Большевистского центра два члена партии эсеров, которые фигурировали на суде, как частные лица, а не как представители партии эсеров. Судьями со стороны Андриканиса были один эсер и один беспартийный левый. Таким образом для разрешения конфликта с Андриканисом большевики не вступали ни в какие отношения с партией эсеров. Состав третейского суда был обусловлен категорическим требованием Андриканиса: он подал заявление о своем выходе из с-д. партии и потребовал, чтобы в составе суда не было ни одного ни настоящего, ни бывшего с.-д. Пришлось подчиниться этому требованию, ибо в противном случае Б. Ц. ничего не получил бы от Андриканиса.

Во время моего пребывания в Париже третейского разбирательства не происходило, но, помню, один раз я, Владимир Ильич и Таратута были на квартире у Натансона и говорили с ним о наследстве после Шмита, но это не было формальное заседание третейского суда. После я слышал, что по решению этого суда Андриканис выдал партии только половину или даже одну треть того, что получила Екатерина Павловна после покойного брата. Какие мотивы были у суда, я не знаю. Меня всегда удивляло это решение, ибо Андриканис, кроме 190 тыс. руб., полученных Екатериной Павловной после брата, тотчас же после его смерти ликвидировал принадлежавший покойному фабричный магазин на Неглинной (стоивший приблизительно 60 тыс. руб.) и дебиторскую задолженность в размере 30-40 тыс. руб. (знаю обо всем этой со слов Алексея Шмита). Ни денег, ни отчета в израсходовании денег Андриканис не представил Елизавете Павловне.


Мартов

Несмотря на невыгодность решения третейского суда, Большевистский центр все-таки подчинился этому решению, но дело этим не кончилось. На защиту Андриканиса неожиданно встал лидер меньшевиков Мартов и в своей брошюре «Спасители или упразднители» выступил с гнусным обвинением в «экспроприации партийных денег Большевистским центром». Набросив тень всяких подозрении и обвинений на Таратуту, Мартов извратил сущность третейского разбирательства, утверждая, что спор происходил между БЦ и ЦК[157]партии с.-д. и что Андриканис в этом споре будто бы поддерживал ЦК. В действительности же, как мы видели, спор был не с ЦК, а с Андриканисом, который никаких денег не передавал и не думал передавать ЦК, а просто лично воспользовался частью денег, принадлежащих большевикам согласно воле Н П Шмита. В ответ же на обвинении, предъявленные к Таратуте Владимир Ильич, Зиновьев, Иннокентий и Каменев подали такое заявление:

«Мы заявляем, что все дела (т.-е. Андриканиса. — С. Ш.) т. Виктор (Таратута. — С. Ш.) вел вместе с нами, по нашему поручению, под нашим контролем. Мы целиком отвечаем за это дело и протестуем против попыток выделить по этому делу т. Виктора» **.

В заключение скажу несколько слов о бракоразводном процессе. По тогдашним законам дело это было подсудно Петербургской духовной консистории и потребовало нескольких моих поездок в Питер. Секретарь, главный вершитель всех консисторских дел, сразу почувствовал, что в этом деле консистории можно хорошо поживиться, и долго не двигал нашего дела, ссылаясь на перегруженность консистории другими делами. Пришлось с жалобой на «саботаж» обратиться в так называемый «святейший синод». После этого дело немного подвинулось вперед, а перед допросом свидетелей, которые должны были установить «прелюбодейство» Игнатьева, дело опять затормозилось. Тогда по соглашению с приятелями Игнатьева, которые должны были фигурировать в качестве «лжесвидетелей», я заявил консистории, что свидетели мои будто бы уже переехали на жительство в Иваново-Вознесенск и просил дело для допроса свидетелей незамедлительно переслать в этот город. Таким образом ссылка на «перегруженность» консистории отпала. Дело было быстро отправлено в Иваново-Вознесенск, где допрос свидетелей производился уже не коллегией духовных отцов (которые обычно путем каверзных вопросов всегда стремились сбить «свидетелей», удостоверявших, конечно, то, чего они никогда не видели), а мелким полицейским чиновником. Ему мы просто продиктовали показания свидетелей и при прощании вручили небольшую «благодарность». Таким образом в течение одного дня мы сделали то, на что в духовной консистории понадобилось бы несколько месяцев. Далее дело уже пошло быстро. На основании свидетельских показании духовная консистория вынесла решение: брак расторгнуть и возложить на Игнатьева, как на виновную сторону, «церковную эпитемью и семилетнее безбрачие». Затем решение духовной консистории после моей беседы с обер-прокурором было утверждено «святейшим синодом».[158]
Мы долго смеялись с А. М. Игнатьевым, когда я вручил ему бумажку о «церковной эпитемье и семилетнем безбрачии».

Так закончились благополучно мои хлопоты по реализации наследства после покойного Шмита, оставленного в пользу большевиков. Была тогда черная реакции, партия глубоко ушла в подполье, деньги были крайне нужны. Исполнивши в точности поручение партии и повидавшись за время моих хлопот несколько раз с Владимиром Ильичем, я получил большое нравственное удовлетворение.[159]

С.Н. Шестернин

Реализация наследства после Н. П. Шмита и мои встречи с Лениным
«Старый большевик». Сборник 5 (8). М. 1933. Стр. 146-159

http://communist-ml.ru/archives/14657 - цинк

Интересно, фигурирующий в статье Таратута, не предок ли известного журналиста-международника?

Читать дальше...

[Медиабосс]

Визит вежливости на Аляску

Скрытый текст:

Американские истребители F-22 Raptor сопровождают российские бомбардировщики Ту-95 недалеко от Аляски.
Полет происходил в международном воздушном пространстве. Так сказать Алаверды за полеты американских "стратегов" над Черным морем и Балтикой.

Читать дальше...