[promity]

Студент из Германии Йорн Хезе об Орловском госуниверситете: Я был в шоке от страха, который я увидел в вузе


Йорн Гералд ХезеФото Алены Посадской

19 декабря истечет срок подачи апелляции на решение суда о незаконности отчисления студента из Германии Йорна Хезе из Орловского государственного университета. Заводской суд Орла принял это решение 13 ноября. Студента, который хочет стать гражданином России, отчислили в 2017 году после его многочисленных попыток добиться повышения качества образования и условий быта студентов российского университета. Йорн рассказал корреспонденту «7x7» о своей жизни и учебе в России.

Немец из ГДР

Йорну Гералду Хезе 47 лет, он — гражданин Германии. Заинтересовался Россией еще живя в ГДР. Учил русский язык в школе, в армии, в вузе. Изучал немецкое право в Потсдамском университете, закончил Школу гостиничного бизнеса Лозанны (Швейцария). Десять лет работал в Великобритании, в том числе два года экономистом в Британском парламенте — в палате лордов и в палате общин. В Россию приехал в 2011 году, хотел совершенствовать свой русский язык.
На языковых курсах в Институте им. А. С. Пушкина познакомился с молодым человеком из Брюсселя, и они решили посмотреть на страну. Купили билеты и поехали в поезде по Транссибирской магистрали. Выходили из поезда, когда хотели, жили в разных городах по одному-два дня: Тюмень, Иркутск, Улан-Удэ, Владивосток, Хабаровск. По словам Йорна Хезе, это были 42 счастливых дня. Именно тогда он решил, что хочет жить в России. Познакомился с жителем Орла, тот рассказал ему о прелестях русской глубинки, и Йорн решился. Купил машину, собрал вещи и приехал в Орёл. Однако жизнь в России оказалось не столь веселой, как путешествие. То, к чему россияне относятся как к привычной части своей жизни, вызвало у Йорна шок и желание бороться.

«Молчи, позорная Европа…»

— С чего все началось?
— В 2014 году я поступил в Орловский университет на подготовительный факультет, закончил его и в 2015 году поступил на первый курс факультета экономики. Уже в первом семестре я проанализировал учебные планы Берлинского университета, Кембриджа, Лондонского INTO Ньюкасл и спросил своего декана: почему в Европе с первого года изучают специальные предметы, а у нас то культурология, то философия, то безопасность жизнедеятельности (БЖД) или физкультура — мы просто тратим время, а не изучаем специальность. Он ответил, что все решает Москва, а они ничего не могут сделать. Очень жалко. Ведь мы должны делать то, что важно в настоящее время. Культурология, БЖД должны быть в школе или техникуме, а не занимать десятки часов в университете. Другая проблема: все преподавание рассчитано на слух, что осложняет обучение — мы же иностранцы! Мы не раз просили преподавателей вести уроки в форме презентаций, мы бы с ними работали во внеурочное время — бесполезно.
— То есть декан развел руками. И что вы решили делать?
— Я написал письма проректору по учебной части, первому проректору, ректору — о том, что программа обучения на факультете экономики не адекватна сегодняшним вызовам, которые есть в России. Сравнил ее с тем, что я видел в Германии, Великобритании, в Мексике.
— Прямо так и написали: не адекватна?
— Да. Я объяснил, что просто сидеть сложа руки, глядя в небо на пролетающих журавлей, и тратить время впустую — давно не мой девиз жизни, что я убежден: новая Россия XXI века получила небывалые до сих пор шансы, и это должны осознавать все без исключения. Это то, о чем писал ваш Фёдор Тютчев в 1867 году:
Молчи, позорная Европа!
И не качай свои права,
Ты у России просто ж…,
А думаешь, что голова.
Те же, в ком Россия нуждается, на кого возлагает надежды — это российские университеты, и будущие поколения нам будут благодарны, если мы сейчас приложим все необходимые усилия и сделаем все возможное для сегодняшних студентов. Нужны ответственные, высокообразованные, дисциплинированные и конструктивно мыслящие студенты.
— Это вы ректору объясняли?
— Да, но что делается для этого? К началу учебного года не были выданы ни учебные планы на семестр, ни рабочие программы дисциплин, нелогично и нерационально выглядит последовательность и количество учебных занятий, организуемых в течение одного учебного дня, — начинаются после полудня и продолжаются до позднего вечера, или начинаются с интенсивной физической нагрузки — это же не учитывает физиологические аспекты.
Нам не хватает такой дисциплины, как «История экономической мысли», которая необходима для лучшего понимания макроэкономики. В учебных планах университета им. Гумбольдта в Берлине, Технического университета в Дрездене, Оксфорда с первого курса интенсивно изучают специальные дисциплины, а не занимаются физкультурой.
Я осознаю тот факт, что для сложившейся за долгие годы структуры очень сложно пойти на какие-то изменения, но те, кто внимательно следит за происходящими сегодня в мире событиями, понимают: конкуренты не дремлют!
— Вы это все написали на немецком языке?
— На русском. Это был первый маленький шаг, который показал, что я «неудобный» студент. Потому что я начал разговаривать с ними как бы на равных о том, о чем они считают говорить со мной невозможным, ведь я лишь студент.
— Вам ответили?
— Официально нет. Но я получил звонок от проректора по учебно-методической работе госпожи Зомитевой — они хотели подготовить для меня индивидуальный учебный план.
— Вы согласились?
— Нет.
— Почему?
— Я хотел учиться со своими одногруппниками и не хотел исключения только для меня. И мне интересно было посмотреть, как будет все это развиваться дальше. Понять, что происходит. Ну, если хотите, любопытство такое.
— Обучающегося путешественника?
— Ну да.

Студент как источник доходов вуза

— Сколько вы платите за образование?
— 73400 рублей в год.
— По европейским меркам это немного?
— В Германии — 220–230 евро за семестр — это около 30 тысяч рублей за год учебы в университете. То есть цена ниже. А образование более высокого качества. Я, к примеру, был в шоке от того, что преподаватель, преподающий предмет, принимает экзамен по этому предмету. У нас нельзя. Потому что это исключает объективность. У нас приходит комиссия — другие люди, которых ты в жизни ни разу не видел, и проверяет твои знания, а преподавателю даже запрещено входить в аудиторию! Студент показывает бумагу, что он прошел курс обучения, комиссия открывает пакет, достает задания, студенту дается два часа на подготовку ответа. Все сидят отдельно. Как здесь, все на одной скамейке, — нельзя! Знаешь — знаешь, не знаешь — иди домой, ты больше не студент!
Я понимаю проблему так: денег не хватает, а каждый студент — это финансовая подпитка университета. Не сдал экзамен, отчислили — недополучили деньги, а в городе увеличилась безработица, да и человек, у которого нет образования и профессии — это проблема. У вас высшее образование — это, по-моему, просто социальный проект и не более того.
— Примерно так. В свое время в Орле абсолютно осознанно создавали большое число вузов, чтобы молодежь забрать с улицы — долгое время держали второе место в России по числу студентов на 100 тысяч населения. Тогда это было сделано для решения именно социальной проблемы.
— Но такие ресурсы?! Государство тратит огромные деньги. Ожидают квалифицированных специалистов, а их нет. Я плачу немалые деньги, а что получаю взамен? Когда приехал сюда, посмотрел мировой рейтинг университетов. Там ОГУ находился на 4700 месте из 26 000. Потом опустился до 8-тысячного места, 9-тысячного, 11-тысячного — то было время объединения Орловского госуниверситета и Госуниверситета — УНПК. Потом стал подниматься — сейчас на 8200 месте. Упасть легко, а подняться очень трудно.

Борьба с «маленькими животными»

— У меня была своя комната в студенческом общежитии. Я там жил три года. Сам ее отремонтировал. Купил доски, сделал полки для книг — у меня их около 700, построил кровать и создал рабочее место. Мои друзья из Туркменистана, Узбекистана, Киргизии, Конго и Бенина часто ко мне приходили, общались, я их учил английскому — типа жизнь с открытыми дверями. Но однажды — это было еще в 2014 году, я пришел к ним и увидел матрацы, на которых они спят: такие узкие, старые. Я поехал в Москву и купил там семь матрацев, чтоб они могли спать нормально, как люди. Потому что без хорошего сна не может быть готовности к обучению. Очень жаль, что такие молодые люди так плохо живут.
А в ванной и туалете — плесень, грибок. Мама, 20 лет проработавшая инспектором по обеспечению и научной организации рабочих мест министерства окружающей среды, когда увидела это, была в шоке: «Где ты живешь?!». Ну, вот живу. Вернее, жил… Я знаю, что каждый студент, проживающий в общежитии, платит 450 рублей в месяц за коммунальные услуги — много, хотя при этом я не могу даже регулировать температуру в комнате, мы топим улицу. И только 48 рублей идет на счет общежития, что очень мало…
В прошлом году в марте-апреле я увидел знакомого студента из Бенина, у которого все руки были в красных точках. Я спросил, что это? Он сказал: «У меня в комнате маленькие животные, которые кусают». «Какие животные? О чем ты говоришь?» — удивился я. Он предложил мне зайти в его комнату, и я увидел чьи-то маленькие узкие следы на стене, на кровати. Мы подняли матрац, а там маленькие-маленькие животные. Я не знал таких, я их видел первый раз в жизни. Клопы.
Если в Германии или в Великобритании появилась бы такая проблема, комнаты сразу бы закрыли на карантин, провели уборку — и все. Поэтому я спросил: «Ты разговаривал с комендантом?». «Да, конечно», — ответил он. И что она ответила? «Убирайтесь! Денег нет, что вы от меня хотите?». И студенты сами звонили в орловскую компанию. Платили деньги, чтобы она провела дезинсекцию. Два месяца клопы перемещались по отверстиям, которые рабочие не заделали при проведении интернета. И добрались до меня. Звоню в Берлин: «Мамочка, что можно сделать?». Она посоветовала все обработать горячей водой. И вот я кипятком из чайника все пролил… Я собрал этих животных в маленькую банку. Около 30 штук. Завел машину и поехал вместе с клопами в главный корпус университета. Пришел в кабинет первого проректора Александра Федотова, с которым у меня сложились хорошие отношения, потому что я исправил ошибки на сайте вуза на немецком языке. И сказал: «Простите, но если вы еще не знаете, как выглядят клопы, то вот вам банка. Они — из моей комнаты в общежитии». Он сразу позвонил в какую-то компанию, через 4–5 дней приехал человек, обработал все…
— В общем, вы справились с клопами?
— Да. Больше их нет. Но пришли тараканы. И так много. И так быстро размножились — они у нас в кухне уже меренгу танцевали! Господи, они проникли всюду. Под трубами, через пожарную систему… Сколько я убил их — не знаю. Туфлей по стенам, по холодильнику — тум-тум-тум… Мы купили какую-то желтую специальную пасту в магазине, спрей — бесполезно. Вот так живут русские студенты, и мы тоже.

Незаконный карантин

— 28 ноября 2016 года в общежитии на основании распоряжения ректора Ольги Пилипенко объявили карантин. 25 января я решил пригласить к себе гостя, чтобы вместе переводить текст, однако вахтеры его не пропустили, сославшись на карантин. Но карантин — это когда никто не заходит, никто не выходит. А тут просто не впускают не живущих в общежитии людей. Я снял фото распоряжений и опросил жильцов девяти общежитий, есть ли у них карантин? Оказалось, в четырех — да, в пяти — нет. То есть мы сидим вместе на занятиях, потом расходимся, но одних «закрывают на ключ», а других — нет. В чем логика?
— И в чем?
— Я так понял, чтобы было проще работать вахтеру, и все было под его контролем. Ни общения, ни вечеринок, ни встреч. Тюрьма. И тогда я пошел к заведующей эпидотдела Центра гигиены и эпидемиологии Орловской области Елене Тарубаровой. Спросил, имеет ли право ректор самостоятельно принять решение об объявлении карантина в общежитии, в университете? Она ответила: «Это незаконно». К тому же там должен быть прописан срок действия, а тут — бессрочно.
— Вы посчитали это нарушением ваших прав?
— Конечно. Карантин — это разделение и удержание, а не замок на вход. И я отправил письмо ректору, в котором сообщил, что его распоряжение незаконно, и попросил его отозвать.
— И что вам ответили?
— Ничего. Распоряжения сняли. Но карантин длился 68 дней.

«Я не знал, что жалобы отправляют тому, на кого жалуешься»

— Клопов уничтожили, незаконное распоряжение отменили. Вы были довольны?
— Не до конца. Я написал пять писем в Министерство образования РФ и отправил их вместе с 20-ю фото общежития (только подъезд для иностранных студентов) с клопами, тараканами, облупленными стенами, плесенью и т. д. Написал и о карантине, и о распорядке в общежитии, когда в гости разрешают прийти только родственникам… Я не знал, что жалобы отправляют тому, на кого жалуешься. У нас в Германии так не бывает. У нас отправляют комиссию, которая смотрит, соответствуют ли жалобы реальности. И если подтверждаются, то руководство университета привлекают к ответственности. В России все по-другому.
19 мая я получил из Минобразования письмо вместе с ответом ректора, которая написала, что я умышленно исказил факты и неправильно интерпретировал документы. И я решил сделать по-другому. Я опять сфотографировал санитарное состояние общежития, но уже с датой съемки, которую выставляет фотоаппарат, взял ответ ректора министерству, приложил ответ Орловского Роспотребнадзора о незаконности введения карантина и поехал со всем этим в Москву с намерением встретиться с С. М. Брызгаловой, замдиректора Департамента государственной политики в сфере воспитания детей и молодежи — тем человеком, который мне дал такой ответ. Это было в конце мая этого года.
Еще я написал письмо Ольге Пилипенко о том, что я потрясен тем, как она порочит и подрывает мой авторитет и добросовестность вместо того, чтобы поблагодарить и выразить признательность тому, кто обращает внимание и представляет доказательства абсолютно недопустимых условий жизни, антисанитарии. Я написал, что административно-хозяйственный отдел ОГУ не приложил ни малейших усилий для исправления ни одной их тех проблем, которые я озвучил. Между тем я сам на свои личные деньги купил новый смеситель для кухни, два душевых комплекта, новый дренаж для ванны, занавеску для душа, новое сиденье для унитаза, порядка 30 лампочек. Я призвал ректора принести мне извинения.
— Извинились?
— Нет. 13 июня меня отчислили. Правда, это не повлияло на решение местного Роспотребнадзора, который пришел в общежитие 19 июня и зафиксировал нарушения санитарного состояния, подтвердив мою правоту.
— За что вас исключили?
— Официально — «за невыполнение обязанностей по добросовестному освоению образовательной программы и выполнению образовательного плана».
— У вас были двойки?
— Нет, у меня в основном были пятерки и четверки.
— А что случилось-то?
— Я добросовестно учился, в третьем семестре освоил дополнительную программу «Государственное и муниципальное управление», которую закончил на «отлично». Тогда же окончательно понял, что хочу уйти с факультета экономики. На факультет иностранных языков, освоить французский. 3 ноября я подал заявление об этом. Уже 9 ноября получил одобрение аттестационной комиссии и стал посещать занятия на инязе. И вдруг 28 декабря, то есть спустя почти два месяца, мне заявили, что для перевода требуется перевести на русский язык мой паспорт. При этом выяснилось, что переводчик находится в отпуске до 14 января. Пришлось ждать. Ну а 7 февраля я узнал, что новый договор об обучении не может быть заключен, поскольку все процедуры должны были завершиться до начала второго семестра! При этом никто мне не говорил, что есть какие-то проблемы с факультетом экономики.
22 мая я успешно прошел аттестационное испытание по английскому языку, а 1 июня мне сказали, что перевод на иняз остановлен из-за задолженности по оплате. Я тотчас заплатил и получил запрос от администрации вуза о предоставлении объяснения по поводу отсутствия на занятиях на факультете экономики. За что меня и отчислили, согласовав это с председателем студенческого профкома и объединенного совета обучающихся. Представляете?
— То есть сначала «тянули резину», потом получили деньги и выгнали?
— Получается так. После этого я уехал, но в конце августа вернулся в Россию, нашел адвоката и решил судиться с университетом. Так нельзя со мной. Очень неаккуратно. И суд защитил мои права: приказ ректора об отчислении признал незаконным, присудил выплатить мне 20 тысяч рублей морального вреда, 10 тысяч штрафа и восстановить меня в качестве студента.

Судья Заводского районного суда г. Орла А. В. Сивашова в своем решении от 13 ноября 2017 года написала: «Доказательств предоставления… возможности ликвидировать задолженность суду не представлено», «непосещение аудиторных занятий с ноября 2016 г. по 13 июня 2017 г. в институте экономики были вызваны уважительными причинами, а именно отсутствием надлежащей организации со стороны администрации ОГУ по переводу Хезе Й. Г. на протяжении с 3 ноября вплоть до момента отчисления, … недоведением университетом до Й. Г. Хезе информации, четкого алгоритма действий, необходимых для завершения перевода, четких требований, … несмотря на его неоднократные обращения»; «работники ответчика не проявили необходимые осмотрительность, разумность», а отчисление «является преждевременным и противоречит закону».
— А ректор с решением согласился?
— 19 декабря будет известно — подадут апелляцию или нет. А еще я обнаружил, что для обоснования своей точки зрения университет предоставил суду фальсифицированные документы — например, журнал посещений, реферат, который я не писал… Как можно?! Поэтому я подготовил заявление в прокуратуру. Вчера его уже отнес. А еще я удивлен, что российские студенты не хотят бороться за свои права, за свое будущее.
— Думаете, ваши действия помогут им стать сильнее?
— Это возможно, даже надеюсь, поэтому для меня так важен прецедент. Но у каждого народа свой менталитет…. Когда я написал свои первые письма, я обратился к студентам с просьбой перевести их на русский язык. Ответ: зачем это тебе надо? Они тебя отчислят или не поставят зачеты. Я сказал — посмотрим, как далеко я могу воевать. Но я был в шоке от того объема страха, который я увидел в вузе. Ни один студент, ни один преподаватель, даже переводчик, переводившая на русский мой паспорт и визу, все они отказались выступать в качестве свидетелей на моей стороне, объяснив, что они все зависят от руководства вуза. Это был для меня удар. Все боятся. Чего? Что происходит?! Я шокирован.
— Поскольку решение суда в законную силу не вступило, вы не учитесь?
— Нет. Живу по приглашению знакомых и вынужден через каждые три месяца уезжать и возвращаться. Уже третий раз так.
— Но это дополнительные расходы?
— Да. Это все мои деньги. Если апелляции не будет, или если она будет, но я выиграю, тогда, надеюсь, я смогу отдать документы на компенсацию своих расходов.
— Вы довольны тем, как вас защищал русский адвокат?
— Да, я нашёл молодого и амбициозного адвоката Сергея Лазарева. Но я сам тоже много работал. У меня есть знакомый судья в Германии. Он постоянно консультировал меня.
— То есть ваш выигрыш — это своеобразный международный проект?
— Можно и так сказать. Такого случая еще не было, чтобы кто-то из иностранцев судился с университетом и отказывался от мирового соглашения, которое они предлагали мне на каждом заседании, и выиграл.
— Вам не захотелось после этого все же вернуться к юриспруденции, которой вы занимались в Германии?
— Нет. Я испытал шок, когда университет в суд привел свидетелей с факультета экономики, которые говорили неправду. Дело в том, что я определенное время лежал в больнице, о чем они не знали, и подготовили свидетеля, который заявил, что я получил зачет в день, когда я был на больничной койке, и что я написал реферат. Как такое возможно?
— И что теперь?
— Буду добиваться перевода на иняз. Это для меня очень важно.
— Но вы можете и без суда туда поступить.
— Так я потеряю год. Это неправильно.
— А если все же в конце концов проиграете?
— Значит, пойду дальше судиться… Я говорил, что закончил программу «Государственное и муниципальное управление». Работать в этой сфере без российского гражданства не могу. Поэтому буду оформлять вид на жительство, а потом посмотрим.
— И где вы хотите работать? Не в орловской ли горадминистрации?
— Еще не знаю. Я работал два года в Лондоне, в парламенте — почему бы не попробовать и в Орле? [Смеется]

Письма русским олигархам

— То есть вы связываете свое будущее с Россией, и она вас не пугает, даже несмотря на ваши «приключения»?
— Я жил 10 лет в Великобритании, видел мегаполис — нет, это не для меня. А Россия — это, возможно, до конца жизни. Жить можно, работать можно, и даже хорошо. Дом построить, сад посадить, пруд выкопать. Я надеюсь на возрождение России, которую мы в ГДР считали своим, как говорится, «старшим братом».
У вас есть пословица: рыба начинает гнить с головы. Я, например, дважды разговаривал с руководством университета, спрашивал, почему нет наглядных документов для студентов. В Германии заходишь в вуз — тебе и распечатки, и презентация. А тут ничего. И получил ответ: «Наши студенты знаний не хотят, они хотят диплом». Самые лучшие уезжают учиться в Москву, в Питер, а те, кто остается в Орле, учиться не хотят. Нельзя этим руководствоваться. Мы должны тут искать талантливых и правильно их учить! И не у всех хватает денег на Москву.
Еще когда учился на подготовительных курсах, спросил в деканате, сколько раз они могут заправить картридж? Оказалось, раз в три месяца — это было до объединения ОГУ и УНПК. После объединения я опять задал тот же вопрос в деканате и получил другой ответ: теперь они могут заправить картридж только раз в полгода. То есть стало еще хуже! И я решил написать письма русским олигархам. Нужно просто создать для университета целевой капитал — как в США, в Европе. У 70 университетов США, к примеру, есть 400 миллиардов долларов целевого капитала. Они их не трогают, берут только проценты.

Я нашел 80 олигархов, выбрал 17 самых богатых, по версии «Форбса», которые имеют больше 1 миллиарда долларов. Это Потанин, Фридман, Усманов, Тимченко, Дерипаска и др. И у каждого попросил выделить университету по миллиону долларов. Они же должны быть заинтересованы в хорошем образовании! На Кубе государство отдает на образование 10% ВВП. И я думаю, что здесь, в России, надо делать именно так, и делать должны олигархи, потому что у этих 99 россиян денег больше, чем в бюджете Российской Федерации 2017 года. Поэтому они должны быть в ответе за будущее страны. Я не прошу 20 миллионов долларов, я прошу только один миллион. Орловские студенты заслуживают того же шанса, что и те, которые живут в более благополучных местах. Я думаю, есть надежда, что среди этих студентов может быть новый Эйнштейн или Эдисон, а может, и новый Ломоносов. Цель в том, чтобы их найти, вырастить и удержать.
— И что они вам ответили?
— Ничего. Никто не ответил. В Европе и Америке понимают, что, только если все процветает и молодежь получает блестящее образование, будут приумножаться их капиталы. А русские богачи еще не осознали свою роль.
— В итоге вы со своим уставом пришли в чужой монастырь и встретили сопротивление.
— Не слышал такой пословицы. Но сдаваться я не намерен, потому что уверен, что прав. Такое вот получается приключение немца в России.
Йорна Гералда Хезе отчислили 13 июня 2017 года приказом ректора ОГУ им. И. С. Тургенева Ольги Пилипенко с формулировкой «в связи с невыполнением обязанностей по добросовестному освоению профессиональной образовательной программы и выполнению учебного плана». 13 ноября 2017 года судья Заводского районного суда Орла А. В. Сивашова признала отчисление незаконным. Срок подачи апелляции на это решение истечет 19 декабря 2017 года.

[Ибо]

Фильм о ситуации в системе образования.
https://youtu.be/HqrwnfnLGHM

[jim63]

Об образовании и образовательном стандарте.
Министр образования Ольга Васильева у Владимира Соловьёва в передаче "Полный контакт" от 22.03.2018.

[ame="https://www.youtube.com/watch?v=-y285NDM11c"]Школа должна готовить человека XXI века * Полный контакт с Владимиром Соловьевым (22.03.18) [/ame]

[promity]

Доктор психологических наук, профессор СПбГУ Р.М.Грановская:
"В советское время, когда никто еще и не думал о ЕГЭ, мне тайно из-за границы прислали книгу с примерами тестов. Я собрала своих учеников, и мы стали проходить эти тесты. Прошли только сангвиники, потому что они работают в экстремальных ситуациях лучше, чем в спокойных. Они хорошо мобилизуются. И что? Кто сказал, что сангвиники самые лучшие? Они хорошие организаторы, лидеры — всё это так. Но когда надо строить долгосрочную перспективу, нужен флегматик. А когда надо пробивать стенку прямо сейчас — нужен холерик. А чтобы увидеть, куда двигаться, — меланхолик. Он со своей чувствительностью первым ловит ветер в паруса — это оборотная сторона его страхов, тревог. Поэтому в серьезном коллективе должны быть все. Сначала приглашают меланхолика. Его надо погладить по голове, потому что он очень тревожный. И сказать: «Нам надо решить эту задачу. Как ты думаешь, куда двигаться?» — «Ну, я не знаю, но вот мне кажется, туда». Тогда приглашают флегматика и говорят ему: «Один чудак сказал, что с этой задачей — туда. Как думаешь?» — «Ой, нет, я так сразу не знаю, вот через недельку…» Хорошо, через недельку. «Ну вот, есть разные подходы. Но в некотором смысле этот — более перспективен». Тогда приглашают холерика. Говорят: «Вот направление, надо проложить туда дорогу. Срочно займись». А потом приглашают сангвиника: «Организуй бригаду, построй план и руководи». Получается, ЕГЭ ставит в неудобную ситуацию троих из четверых."

[Sirin]

Увлекательный методологический семинар от Юлии Печерской

Учитесь, девочки!

[ame]http://youtu.be/rk8FtpP0_Iw[/ame]

[Промузг]

Ответ Юлии Печерской:
[ame]https://www.youtube.com/watch?v=6dgrpwEkPM4[/ame]

[promity]

Мне двадцать три. Старшему из моих учеников шестнадцать. Я его боюсь. Я боюсь их всех.

***
Дальний Восток. Каждая осень неземной красоты. Золотая тайга с густо-зелеными пятнами кедров и елей, черный дикий виноград, огненные кисти лимонника, упоительные запахи осеннего леса и грибы. Грибы растут полянами, как капуста на грядке, выбегаешь на полчаса за забор воинской части, возвращаешься с корзиной грибов. В Подмосковье природа женственна, а тут — воплощенная брутальность. Разница огромна и необъяснима.

На Дальнем кусается все, что летает. Самые мелкие тварешки забираются под браслет часов и кусают так, что место укуса опухает на несколько дней. «Божья коровка, полети на небко», — не дальневосточная история. В конце августа уютные, пятнистые коровки собираются стаями как комары, атакуют квартиры, садятся на людей и тоже кусают. Эту гадость нельзя ни прихлопнуть, ни стряхнуть, коровка выпустит вонючую желтую жидкость, которая не отстирывается ничем. Божьих коровок я разлюбила в восемьдесят восьмом.

Вся кусачесть впадает в спячку в конце сентября, и до второй недели октября наступает рай на земле. Безоблачная в прямом и переносном смысле жизнь. На Дальнем Востоке всегда солнце — ливни и метели эпизодами, московской многодневной хмари не бывает никогда. Постоянное солнце и три недели сентябрьско-октябрьского рая безвозвратно и накрепко привязывают к Дальнему.

В начале октября на озерах мы празднуем День учителя. Я еду туда впервые. Тонкие перешейки песка между прозрачными озерами, молодые березы, чистое небо, черные шпалы и рельсы брошенной узкоколейки. Золото, синева, металл. Тишина, безветрие, теплое солнце, покой.

— Что здесь раньше было? Откуда узкоколейка?

— Это старые песчаные карьеры. Здесь были лагеря, — золото, синева и металл тут же меняются в настроении. Я хожу по песчаным перешейкам между отражений берез и ясного неба в чистой воде. Лагеря посреди березовых рощ. Умиротворяющие пейзажи из окон тюремных бараков. Заключенные выходили из лагерей и оставались в том же поселке, где жили их охранники. Потомки тех и других живут на одних улицах. Их внуки учатся в одной школе. Теперь я понимаю причину непримиримой вражды между некоторыми семьями местных.

В том же октябре меня уговорили на год взять классное руководство в восьмом классе. Двадцать пять лет назад дети учились десять лет. После восьмого из школ уходили те, кого не имело смысла учить дальше. Этот класс состоял из них почти целиком. Две трети учеников в лучшем случае попадут в ПТУ. В худшем — сразу на грязную работу и в вечерние школы. Мой класс сложный, дети неуправляемы, в сентябре от них отказался очередной классный руководитель. Директриса говорит, что, может быть, у меня получится с ними договориться. Всего один год. Если за год я их не брошу, в следующем сентябре мне дадут первый класс.

Мне двадцать три. Старшему из моих учеников, Ивану, шестнадцать. Два года в шестом классе, в перспективе — второй год в восьмом. Когда я первый раз вхожу в их класс, он встречает меня взглядом исподлобья. Дальний угол класса, задняя парта, широкоплечий большеголовый парень в грязной одежде со сбитыми руками и ледяными глазами. Я его боюсь.

Я боюсь их всех. Они опасаются Ивана. В прошлом году он в кровь избил одноклассника, выматерившего его мать. Они грубы, хамоваты, озлоблены, их не интересуют уроки. Они сожрали четверых классных руководителей, плевать хотели на записи в дневниках и вызовы родителей в школу. У половины класса родители не просыхают от самогона. «Никогда не повышай голос на детей. Если будешь уверена в том, что они тебе подчинятся, они обязательно подчинятся», — я держусь за слова старой учительницы и вхожу в класс как в клетку с тиграми, боясь сомневаться в том, что они подчинятся. Мои тигры грубят и пререкаются. Иван молча сидит на задней парте, опустив глаза в стол. Если ему что-то не нравится, тяжелый волчий взгляд останавливает неосторожного одноклассника.

Районо втемяшилось повысить воспитательную составляющую работы. Родители больше не отвечают за воспитание детей, это обязанность классного руководителя. Мы должны регулярно посещать семьи в воспитательных целях. У меня бездна поводов для визитов к их родителям — половину класса можно оставлять не на второй год, а на пожизненное обучение. Я иду проповедовать важность образования. В первой же семье натыкаюсь на недоумение. Зачем? В леспромхозе работяги получают больше, чем учителя. Я смотрю на пропитое лицо отца семейства, ободранные обои и не знаю, что сказать. Проповеди о высоком с хрустальным звоном рассыпаются в пыль. Действительно, зачем? Они живут так, как привыкли жить. Им не нужно другой жизни.

Дома моих учеников раскиданы на двенадцать километров. Общественного транспорта нет. Я таскаюсь по семьям. Визитам никто не рад — учитель в доме к жалобам и порке. Для того, чтобы рассказать о хорошем, по домам не ходят. Я хожу в один дом за другим. Прогнивший пол. Пьяный отец. Пьяная мать. Сыну стыдно, что мать пьяна. Грязные затхлые комнаты. Немытая посуда. Моим ученикам неловко, они хотели бы, чтобы я не видела их жизни. Я тоже хотела бы их не видеть. Меня накрывает тоска и безысходность. Через пятьдесят лет правнуки бывших заключенных и их охранников забудут причину генетической ненависти, но будут все так же подпирать падающие заборы слегами и жить в грязных, убогих домах. Никому отсюда не вырваться, даже если захотят. И они не хотят. Круг замкнулся.

Иван смотрит на меня исподлобья. Вокруг него на кровати среди грязных одеял и подушек сидят братья и сестры. Постельного белья нет и, судя по одеялам, никогда не было. Дети держатся в стороне от родителей и жмутся к Ивану. Шестеро. Иван старший. Я не могу сказать его родителям ничего хорошего — у него сплошные двойки, ему никогда не нагнать школьную программу. Вызывать его к доске без толку — он выйдет и будет мучительно молчать, глядя на носки старых ботинок. Англичанка его ненавидит. Зачем что-то говорить? Не имеет смысла. Как только я расскажу, как у Ивана все плохо, начнется мордобой. Отец пьян и агрессивен. Я говорю, что Иван молодец и очень старается. Все равно ничего не изменить, пусть хотя бы этого шестнадцатилетнего угрюмого викинга со светлыми кудрями не будут бить при мне. Мать вспыхивает радостью:

«Он же добрый у меня. Никто не верит, а он добрый. Он знаете, как за братьями-сестрами смотрит! Он и по хозяйству, и в тайгу сходить… Все говорят — учится плохо, а когда ему учиться-то? Вы садитесь, садитесь, я вам чаю налью», — она смахивает темной тряпкой крошки с табурета и кидается ставить грязный чайник на огонь.

Этот озлобленный молчаливый переросток может быть добрым? Я ссылаюсь на то, что вечереет, прощаюсь и выхожу на улицу. До моего дома двенадцать километров. Начало зимы. Темнеет рано, нужно дойти до темна.

Наутро на уроке географии кто-то огрызается на мое замечание.

«Язык придержи, — негромкий спокойный голос с задней парты. Мы все, замолчав от неожиданности, поворачиваемся в сторону Ивана. Он обводит холодным, угрюмым взглядом всех и говорит в сторону, глядя мне в глаза. — Язык придержи, я сказал, с учителем разговариваешь. Кто не понял, во дворе объясню».

У меня больше нет проблем с дисциплиной. Молчаливый Иван — непререкаемый авторитет в классе. После конфликтов и двусторонних мытарств мы с моими учениками как-то неожиданно умудрились выстроить отношения. Главное быть честной и относиться к ним с уважением. Мне легче, чем другим учителям: я веду у них географию. С одной стороны, предмет никому не нужен, знание географии не проверяет районо, с другой стороны, нет запущенности знаний. Они могут не знать, где находится Китай, но это не мешает им узнавать новое. И я больше не вызываю Ивана к доске. Он делает задания письменно. Я старательно не вижу, как ему передают записки с ответами.

Два раза в неделю до начала уроков политинформация. Они не отличают индийцев от индейцев и Воркуту от Воронежа. От безнадежности я плюю на передовицы и политику партии и два раза в неделю по утрам пересказываю им статьи из журнала «Вокруг света». Мы обсуждаем футуристические прогнозы и возможность существования снежного человека, я рассказываю, что русские и славяне не одно и то же, что письменность была до Кирилла и Мефодия. И про запад. Западом здесь называют центральную часть Советского Союза. Эта страна еще есть. В ней еще соседствуют космические программы и заборы, подпертые кривыми бревнами. Страны скоро не станет. Не станет леспромхоза и работы. Останутся дома-развалюхи, в поселок придет нищета и безнадежность. Но пока мы не знаем, что так будет.

Я знаю, что им никогда отсюда не вырваться, и вру им о том, что, если они захотят, они изменят свою жизнь. Можно уехать на запад? Можно. Если очень захотеть. Да, у них ничего не получится, но невозможно смириться с тем, что рождение в неправильном месте, в неправильной семье перекрыло моим открытым, отзывчивым, заброшенным ученикам все дороги. На всю жизнь. Без малейшего шанса что-то изменить. Поэтому я вдохновенно им вру о том, что главное — захотеть изменить.

Весной они набиваются ко мне в гости: «Вы у всех дома были, а к себе не зовете, нечестно». Первым, за два часа до назначенного времени приходит Лешка, плод залетной любви мамаши с неизвестным отцом. У Лешки тонкое породистое восточное лицо с высокими скулами и крупными темными глазами. Лешка не вовремя. Я делаю безе. Сын ходит по квартире с пылесосом. Лешка путается под ногами и пристает с вопросами:

— Это что?

— Миксер.

— Зачем?

— Взбивать белок.

— Баловство, можно вилкой сбить. Пылесос-то зачем покупали?

— Пол пылесосить.

— Пустая трата, и веником можно, — он тычет пальцем в фен. — А это зачем?

— Лешка, это фен! Волосы сушить!

Обалдевший Лешка захлебывается возмущением:

— Чего их сушить-то?! Они что, сами не высохнут?!

— Лешка! А прическу сделать?! Чтобы красиво было!

— Баловство это, Светлана Юрьевна! С жиру вы беситесь, деньги тратите! Пододеяльников, вон — полный балкон настирали! Порошок переводите!

В доме Лешки, как и в доме Ивана, нет пододеяльников. Баловство это, постельное белье. А миксер мамке надо купить, руки у нее устают.

Иван не придет. Они будут жалеть, что Иван не пришел, слопают без него домашний торт и прихватят для него безе. Потом найдут еще тысячу и один притянутый за уши повод, чтобы в очередной раз завалиться в гости, кто по одному, кто компанией. Все, кроме Ивана. Он так и не придет. Они будут без моих просьб ходить в садик за сыном, и я буду спокойна — пока с ним деревенская шпана, ничего не случится, они — лучшая для него защита. Ни до, ни после я не видела такого градуса преданности и взаимности от учеников. Иногда сына приводит из садика Иван. У них молчаливая взаимная симпатия.

На носу выпускные экзамены, я хожу хвостом за англичанкой — уговариваю не оставлять Ивана на второй год. Затяжной конфликт и взаимная страстная ненависть не оставляют Ваньке шансов выпуститься из школы. Елена колет Ваньку пьющими родителями и брошенными при живых родителях братьями-сестрами. Иван ее люто ненавидит, хамит. Я уговорила всех предметников не оставлять Ваньку на второй год. Елена несгибаема, ее бесит волчонок-переросток, от которого пахнет затхлой квартирой. Уговорить Ваньку извиниться перед Еленой тоже не получается:

— Я перед этой сукой извиняться не буду! Пусть она про моих родителей не говорит, я ей тогда отвечать не буду!

— Вань, нельзя так говорить про учителя, — Иван молча поднимает на меня тяжелые глаза, я замолкаю и снова иду уговаривать Елену:

— Елена Сергеевна, его, конечно же, нужно оставлять на второй год, но английский он все равно не выучит, а вам придется его терпеть еще год. Он будет сидеть с теми, кто на три года моложе, и будет еще злее.

Перспектива терпеть Ваньку еще год оказывается решающим фактором, Елена обвиняет меня в зарабатывании дешевого авторитета у учеников и соглашается нарисовать Ваньке годовую тройку. Мы принимаем у них экзамены по русскому языку. Всему классу выдали одинаковые ручки. После того как сданы сочинения, мы проверяем работы с двумя ручками в руках. Одна с синей пастой, другая с красной. Чтобы сочинение потянуло на тройку, нужно исправить чертову тучу ошибок, после этого можно браться за красную пасту. Один из парней умудрился протащить на экзамен перьевую ручку. Экзамен не сдан — мы не смогли найти в деревне чернил такого же цвета. Я рада, что это не Иван.

Им объявляют результаты экзамена. Они горды. Все говорили, что мы не сдадим русский, а мы сдали! Вы сдали. Молодцы! Я в вас верю. Я выполнила свое обещание — выдержала год. В сентябре мне дадут первый класс. Те из моих, кто пришел учиться в девятый, во время линейки отдадут мне все свои букеты.

Начало девяностых. Первое сентября. Я живу уже не в той стране, в которой родилась. Моей страны больше нет.

— Светлана Юрьевна, здравствуйте! — меня окликает ухоженный молодой мужчина. — Вы меня узнали?

Я лихорадочно перебираю в памяти, чей это отец, но не могу вспомнить его ребенка:

— Конечно узнала, — может быть, по ходу разговора отпустит память.

— А я вот сестренку привел. Помните, когда вы к нам приходили, она со мной на кровати сидела?

— Ванька! Это ты?!

— Я, Светлана Юрьевна! Вы меня не узнали, — в голосе обида и укор. Волчонок-переросток, как тебя узнать? Ты совсем другой.

— Я техникум закончил, работаю в Хабаровске, коплю на квартиру. Как куплю, заберу всех своих.

Он вошел в девяностые как горячий нож в масло — у него была отличная практика выживания и тяжелый холодный взгляд. Через пару лет он действительно купит большую квартиру, женится, заберет сестер и братьев и разорвет отношения с родителями. Лешка сопьется и сгинет к началу двухтысячных. Несколько человек закончат институты. Кто-то переберется в Москву.

— Вы изменили наши жизни.

— Как?

— Вы много всего рассказывали. У вас были красивые платья. Девчонки всегда ждали, в каком платье вы придете. Нам хотелось жить как вы.

Как я. Когда они хотели жить как я, я жила в одном из трех домов убитого военного городка рядом с поселком леспромхоза. У меня был миксер, фен, пылесос, постельное белье и журналы «Вокруг света». Красивые платья я шила вечерами на подаренной бабушками на свадьбу машинке.

Ключом, открывающим наглухо закрытые двери, могут оказаться фен и красивые платья. Если очень захотеть.

Автор: Светлана Комарова

[Алекша]

"...Мне двадцать три. Старшему из моих учеников шестнадцать. Я его боюсь. Я боюсь их всех....Ключом, открывающим наглухо закрытые двери, могут оказаться фен и красивые платья. Если очень захотеть"
В далёком-предалёком СССР, после первых же уроков "6й класс" принял решение "проучить меня".
Привёл "комсостав" заводил и остальных желающих лицезреть сие действо, вместе с опешившей "классной", в спортзал и разрешил применить все доступные им средства, при уговоре - потом не жаловаться.
Через год не отпускали из школы.
На уроках в восьмом уходил в дальний конец класса, от созревших "восьмиклассниц", дабы не зародить в них любое опрометчивое желание. Но быстро понял - семена начинают прорастать уже среди пятиклассниц.
-совместное обучение, при котором гормоны отбивают последние капли желания учиться.
Плюс к этому тщательно проработанные "институтами" дидактические материалы.
Пролетели годы, вместо "руководящих материалов" от "вечноживее всех живых" пришли методички от "хаббартов соросовичей" настоянные на ценности "егэ".
Что изменилось?

Всё та же "толпо-элитарность" и вырождение, регресс общества.
Ничто иное как защитная "красная кнопка" Матушки-Природы.
Ибо "научи дурака...".

[promity]

-совместное обучение, при котором гормоны отбивают последние капли желания учиться.

- с последними понятно, а что с остальными каплями желания учиться, их что отбило? )

[Алекша]

Сообщение от promity

- с последними понятно, а что с остальными каплями желания учиться, их что отбило? )

Долгая история, и у-Вы свидетельствующая о вырождении "вида людей".

До появления искусственного и "литературного санскрита" традицию передавали изустно, порядка 7 тысяч лет. Сейчас уже брахманам суть Вед пытаются разъяснить начитанные "западники-американцы".
До этого был длительный период "язычества" - изустной передачи Традиции.
До того более длительный период "прямой передачи мудрости", "от сердца к сердцу", безмолвно.
В терминах Ефремова мы все живём в "час быка", самом тёмном времени суток перед рассветом. Ровно за час, в эпоху перемен.
Люди либо перейдут в нейромир, либо цивилизация людей исчезнет.