Книга с простым и ясным названием «Капут» только сейчас пришла к русскому читателю. Она вышла в известном московском издательстве «Ад Маргинем» («На полях», по латыни), хотя она была написана в 1943, когда до капута было еще далеко. Ее автор – итальянец Курцио Малапарте, известный журналист и писатель своего времени, человек сложной судьбы. Итальянский аристократ, он был дружен с аристократами и известными людьми довоенной Европы, поддерживал коммунистов, флиртовал с фашистами, даже участвовал в фашистском «походе на Рим», но довольно рано разочаровался в Муссолини и Гитлере и оказался в итальянской тюрьме. Друзья его не забыли, и по прошествии пяти лет заключения Малапарте вышел на свободу. Чтобы «искупить свою вину», он стал корреспондентом газеты «Corriere della Sera» на Восточном фронте. Его репортажи с фронта и из столиц стран-участниц гитлеровской коалиции легли в основу книги «Капут». Книга была завершена в 1943, а вышла в свет, когда Италия вышла из войны, в 1944. (Первый русский перевод был сделан в 1990 году, но на него не обратили внимания в буре перестройки.)
Война, которую видел Малапарте, отличается от войны, которую видели русские писатели и журналисты, да и описана она совсем иным слогом. Его ирония не прозрачна, мораль скрыта – все же ее писал журналист, аккредитованный при нацистских режимах и войсках, — но его позиция близка нашей. Малапарте встречался с европейскими аристократами – шведским принцем, с румынскими и польскими графами и князьями, с финскими генералами, с французскими и испанскими послами и дипломатами, с нацистскими правителями – Гиммлероми Франком, с пособниками фашистов, правителями Хорватии и других стран Оси.
Эта книга – обязательное чтение для тех, кто хоть раз слышал и задумывался о чудовищной лжи сравнений России и Германии, Сталина и Гитлера, о том, как хорошо бы жили русские, попивая баварское пиво, в освобожденной от большевиков России. Для тех, кто не верит романам Фадеева и Леонова, очеркам Эренбурга, стихам Симонова. Это не пропагандистская книга, но от этого действует еще сильнее.
Вот что рассказывает Малапарте пожилому шведскому писателю Акселю Мунте в мирной Швеции в 1942 году. Мунте спрашивает, правда ли, что немцы так чудовищно жестоки.
— Их жестокость – от страха, — ответил я. – Они боятся всех и вся, и убивают и разрушают от страха. Они боятся не смерти, они боятся всего живого. Больше всего их страшат существа слабые и беззащитные: больные, женщины, дети.
— Правда ли, что они уничтожают людей без всякой жалости? – перебил меня Мунте.
— Да, это правда, — ответил я. – они убивают беззащитных, вешают евреев на деревьях по деревенским площадям, сжигают живых людей в их домах, как крыс, расстреливают крестьян и рабочих во дворах колхозов и заводов. Я видел, как они смеются, едят и спят в тени качающихся на деревьях повешенных.
Мунте спросил, правда ли, что и птиц немцы убивают тоже.
— Нет, это неправда, — ответил я, — им некогда заниматься птицами, едва хватает времени убивать людей. Они уничтожают евреев, рабочих, крестьян, с дикой яростью сжигают города и селения, но птиц они не трогают. Ах, какие красивые птицы есть в России! Наверное, красивее, чем на Капри.
Дальше следует красивый рассказ о красивых русских птицах, которые «летают тысячами над полями сражений у Днестра и Дона, щебечут, свободные и блаженные, не боятся войны, Гитлера и гестапо…»
Его уникальное положение в фашистском стане позволило описать ужасы войны с непривычной позиции, и от этого они становятся еще ужаснее.
«Я встретил обергруппенфюрера Дитриха, кровавого Дитриха, начальника личной охраны Гитлера на вилле посольства Италии на берегу озера Ванзее. Я рассказал ему, как под бесстрастными взглядами немецких солдат и офицеров русские военнопленные, доведенные голодом до животного состояния, поедали трупы своих лагерных товарищей. Дитрих рассмеялся: «Они ели с аппетитом?», и смеясь, оскалил свой маленький рот с розовым нёбом, показав острые и частые рыбьи зубы».
Малапарте присутствует при «открытом уроке» русских пленных в колхозе возле села Немировского близ Балты в Одесской области. Их выстроили, «все – белокурые парни с бритыми головами, голубоглазые, с крупными чертами лица. Почти все – крестьяне.» Немецкий фельдфебель устраивает им экзамен по чтению. Кто выдержит экзамен, говорит он, станет писарем; остальных пошлют на земляные работы. Пленные стараются, читают вслух газеты. Экзамен занимает час, провалили 87, сдали – 31. Полковник выступает перед ними, говорит, что надо было хорошо учиться, но пусть не грустят и провалившие экзамен – для них тоже найдется работа.
Потом сдавших экзамен отводят на соседний двор и расстреливают. «Надо очистить Россию от этого грамотного сброда, — сказал ефрейтор, этнический немец из Мелитополя. – Умеющие хорошо читать и писать рабочие и крестьяне опасны. Все они – коммунисты».
Осенью 1941-го Малапарте оказывается под Полтавой. Там было много партизан, будто «вернулись времена Хмельницкого, Пугачева и СтенькиРазина». В одном селе партизаны открывают огонь по немцам. Те обрушивают шквальный артиллерийский огонь по селу. Несколько человек выскакивают из горящих домов, немцы их расстреливают, но и партизаны продолжают стрелять. Наконец, выходит последний партизан – это мальчик десяти лет. Его ведут на расстрел, но в последний момент немецкий офицер говорит:
— Послушай, я не хочу тебе зла. Ты ребенок, а с детьми я не воюю. У меня один глаз – стеклянный. Его трудно отличить от настоящего. Если ты, не задумываясь, ответишь, какой глаз у меня стеклянный, я отпущу тебя на свободу.
— Левый, — сразу отвечает мальчик.
— Как ты узнал?
— Да только в нем есть что-то человеческое».
Не лучше немцев были и их пособники. Осенью 1941 Малапарте встретился с «поглавником Хорватии Анте Павеличем, командовавшим бандами своихусташей.
Что-то похожее на жалость вызывал у меня этот простой, добрый и душевный человек, щедро одаренный чувством человечности. В последние месяцы партизанские восстания вспыхнули по всей стране, но верные усташи Павелича должны скоро покончить с надоедливыми партизанами. Глубокая искренняя печаль изрезала морщинами бледное землистое лицо поглавника. Как страдает, думал я, это великодушное сердце! На его столе стояла лозовая корзинка с приподнятой крышкой, она была полна дарами моря, похоже, устрицами, не уже без раковин, такие иногда выставляют в витринах магазинов на Пикадилли.
— Это далматские устрицы? – спросил я поглавника.
Анте Павелич поднял крышку, и демонстрируя нам склизкую желатинообразную массу, сказал с улыбкой, со своей доброй усталой улыбкой:
— Это подарок от моих верных усташей, двадцать килограммов человеческих глаз».
Хотел бы я, чтобы эту книгу прочли Шендерович и Михаил Берг, и прочие поклонники баварского пива, которые жалеют, что Россия не капитулировала. И конечно, все, кто хочет получить широкое представление о второй мировой войне на ее фронтах, от осажденного Ленинграда до молдавских степей, о той уникальной роли, которую сыграла Россия и как она пришла к победе.
У книги «Капут» есть продолжение, «Шкура», тоже изданная тем же издательством «Ад Маргинем» — об американской оккупации Неаполя в 1944 году. Хотя американская оккупация Италии была полегче немецкой оккупацииУкраины, но она отравляла души людей, говорит Малапарте, заставляла их думать только о своем шкурном интересе. «Шкура» полна невероятно острых и точных наблюдений, граничащих с фантастическими. Наверное, в чисто литературном плане «Шкура» интереснее первой книги дилогии, и уж точно, не уступает ей.
После войны Малапарте вступил в компартию, любил Советский Союз, увлекся китайским путем к коммунизму и даже завещал Китаю свою роскошную виллу на острове Капри, где снимались фильмы Годара и Кавани. Он умер в середине пятидесятых годов, выступив в последние дни жизни против создания НАТО, против германского реваншизма, против американских планов возобновить войну с Россией. Так что его книга сейчас, как никогда, актуальна.
Это надо знать и передавать поколениям, чтобы такого больше никогда не происходило.
Станислава Лещинска, акушерка из Польши, в течение двух лет до 26 января 1945 года оставалась в лагере Освенцим и лишь в 1965 году написала этот рапорт.
«Из тридцати пяти лет работы акушеркой два года я провела как узница женского концентрационного лагеря Освенцим-Бжезинка, продолжая выполнять свой профессиональный долг. Среди огромного количества женщин, доставлявшихся туда, было много беременных.
Функции акушерки я выполняла там поочередно в трех бараках, которые были построены из досок со множеством щелей, прогрызенных крысами. Внутри барака с обеих сторон возвышались трехэтажные койки. На каждой из них должны были поместиться три или четыре женщины — на грязных соломенных матрасах. Было жестко, потому что солома давно стерлась в пыль, и больные женщины лежали почти на голых досках, к тому же не гладких, а с сучками, натиравшими тело и кости.
Посередине, вдоль барака, тянулась печь, построенная из кирпича, с топками по краям. Она была единственным местом для принятия родов, так как другого сооружения для этой цели не было. Топили печь лишь несколько раз в году. Поэтому донимал холод, мучительный, пронизывающий, особенно зимой, когда с крыши свисали длинные сосульки.
О необходимой для роженицы и ребенка воде я должна была заботиться сама, но для того чтобы принести одно ведро воды, надо было потратить не меньше двадцати минут.
В этих условиях судьба рожениц была плачевной, а роль акушерки — необычайно трудной: никаких асептических средств, никаких перевязочных материалов. Сначала я была предоставлена самой себе: в случаях осложнений, требующих вмешательства врача-специалиста, например, при отделении плаценты вручную, я должна была действовать сама. Немецкие лагерные врачи — Роде, Кениг и Менгеле — не могли «запятнать» своего призвания врача, оказывая помощь представителям другой национальности, поэтому взывать к их помощи я не имела права.
Позже я несколько раз пользовалась помощью польской женщины-врача Ирены Конечной, работавшей в соседнем отделении. А когда я сама заболела сыпным тифом, большую помощь мне оказала врач Ирена Бялувна, заботливо ухаживавшая за мной и за моими больными.
О работе врачей в Освенциме не буду упоминать, так как то, что я наблюдала, превышает мои возможности выразить словами величие призвания врача и героически выполненного долга. Подвиг врачей и их самоотверженность запечатлелись в сердцах тех, кто никогда уже об этом не сможет рассказать, потому что они приняли мученическую смерть в неволе. Врач в Освенциме боролся за жизнь приговоренных к смерти, отдавая свою собственную жизнь. Он имел в своем распоряжении лишь несколько пачек аспирина и огромное сердце. Там врач работал не ради славы, чести или удовлетворения профессиональных амбиций. Для него существовал только долг врача — спасать жизнь в любой ситуации.
Количество принятых мной родов превышало 3000. Несмотря на невыносимую грязь, червей, крыс, инфекционные болезни, отсутствие воды и другие ужасы, которые невозможно передать, там происходило что-то необыкновенное.
Однажды эсэсовский врач приказал мне составить отчет о заражениях в процессе родов и смертельных исходах среди матерей и новорожденных детей. Я ответила, что не имела ни одного смертельного исхода ни среди матерей, ни среди детей. Врач посмотрел на меня с недоверием. Сказал, что даже усовершенствованные клиники немецких университетов не могут похвастаться таким успехом. В его глазах я прочитала гнев и зависть. Возможно, до предела истощенные организмы были слишком бесполезной пищей для бактерий.
Женщина, готовящаяся к родам, вынуждена была долгое время отказывать себе в пайке хлеба, за который могла достать себе простыню. Эту простыню она разрывала на лоскуты, которые могли служить пеленками для малыша.
Стирка пеленок вызывала много трудностей, особенно из-за строгого запрета покидать барак, а также невозможности свободно делать что-либо внутри него. Выстиранные пеленки роженицы сушили на собственном теле.
До мая 1943 года все дети, родившиеся в освенцимском лагере, зверским способом умерщвлялись: их топили в бочонке. Это делали медсестры Клара и Пфани. Первая была акушеркой по профессии и попала в лагерь за детоубийство. Поэтому она была лишена права работать по специальности. Ей было поручено делать то, для чего она была более пригодна. Также ей была доверена руководящая должность старосты барака. Для помощи к ней была приставлена немецкая уличная девка Пфани. После каждых родов из комнаты этих женщин до рожениц доносилось громкое бульканье и плеск воды. Вскоре после этого роженица могла увидеть тело своего ребенка, выброшенное из барака и разрываемое крысами.
В мае 1943 года положение некоторых детей изменилось. Голубоглазых и светловолосых детей отнимали у матерей и отправляли в Германию с целью денационализации. Пронзительный плач матерей провожал увозимых малышей. Пока ребенок оставался с матерью, само материнство было лучом надежды. Разлука была страшной.
Еврейских детей продолжали топить с беспощадной жестокостью. Не было речи о том, чтобы спрятать еврейского ребенка или скрыть его среди не еврейских детей. Клара и Пфани попеременно внимательно следили за еврейскими женщинами во время родов. Рожденного ребенка татуировали номером матери, топили в бочонке и выбрасывали из барака.
Судьба остальных детей была еще хуже: они умирали медленной голодной смертью. Их кожа становилась тонкой, словно пергаментной, сквозь нее просвечивали сухожилия, кровеносные сосуды и кости. Дольше всех держались за жизнь советские дети — из Советского Союза было около 50% узниц.
Среди многих пережитых там трагедий особенно живо запомнилась мне история женщины из Вильно, отправленной в Освенцим за помощь партизанам. Сразу после того, как она родила ребенка, кто-то из охраны выкрикнул ее номер (заключенных в лагере вызывали по номерам). Я пошла, чтобы объяснить ее ситуацию, но это не помогало, а только вызвало гнев. Я поняла, что ее вызывают в крематорий. Она завернула ребенка в грязную бумагу и прижала к груди… Ее губы беззвучно шевелились, — видимо, она хотела спеть малышу песенку, как это иногда делали матери, напевая своим младенцам колыбельные, чтобы утешить их в мучительный холод и голод и смягчить их горькую долю.
Но у этой женщины не было сил… она не могла издать ни звука — только крупные слезы текли из-под век, стекали по ее необыкновенно бледным щекам, падая на головку маленького приговоренного. Что было более трагичным, трудно сказать, — переживание смерти младенца, гибнущего на глазах матери, или смерть матери, в сознании которой остается ее живой ребенок, брошенный на произвол судьбы.
Среди этих кошмарных воспоминаний в моем сознании мелькает одна мысль, один лейтмотив. Все дети родились живыми. Их целью была жизнь! Пережило лагерь едва ли тридцать из них. Несколько сотен детей были вывезены в Германию для денационализации, свыше 1500 были утоплены Кларой и Пфани, более 1000 детей умерли от голода и холода (эти приблизительные данные не включают период до конца апреля 1943 года).
У меня до сих пор не было возможности передать Службе Здоровья свой акушерский рапорт из Освенцима. Передаю его сейчас во имя тех, которые не могут ничего сказать миру о зле, причиненном им, во имя матери и ребенка.
Если в моем Отечестве, несмотря на печальный опыт войны, могут возникнуть тенденции, направленные против жизни, то я надеюсь на голос всех акушеров, всех настоящих матерей и отцов, всех порядочных граждан в защиту жизни и прав ребенка.
В концентрационном лагере все дети — вопреки ожиданиям — рождались живыми, красивыми, пухленькими. Природа, противостоящая ненависти, сражалась за свои права упорно, находя неведомые жизненные резервы. Природа является учителем акушера. Он вместе с природой борется за жизнь и вместе с ней провозглашает прекраснейшую вещь на свете — улыбку ребенка».
Когда Германия проиграла Первую Мировую войну, Франция и товарищи наложили на страну немыслимые репарации. Это знают все. А вот о том, что творили французы в западной Германии в 20-х годах – об этом знают не все. А творили гордые галлы, упивающиеся победой, всякое. Фактически лозунг французского руководства времён подписания Версальского договора «Рейн должен стать французским!», хоть де-юре и не был выполнен, де-факто был очень близок к логическому завершению. Так, французы постоянно поддерживали все и всяческие сепаратистские устремления прирейнских земель, а как только Берлин пробовал приструнить сепаратяк – в дело шли французские войска. До полномасштабных сражений не доходило, но перманентная оккупация обоих берегов Рейна в 1920 году была суровой реальностью, и не одного доброго бюргера победители подняли на штыки.
Однако самым унизительным для гордых немцев было даже не то, что иноземный сапог постоянно топчет Западную Германию. Самое унизительное было в том, ЧЕЙ это сапог. А тут французы сыграли беспроигрышно – львиная доля оккупационных войск была представлена не потомками Верцингеторикса, Баярда и Робеспьера, а колониальными войсками - в первую очередь, чёрными сенегальцами.
Сингалезы, офигев от привалившего счастья – ещё бы, из родной перди завезли в какой-то красивый городок, и они тут ХОЗЯЕВА – развлекались вовсю. Изнасилования немецких женщин и убийства немецких мужчин, которым не нравились изнасилования немецких женщин, стали нормой. Нормой для сингалезов, но не для немцев.
Нужно помнить, что тогда миллионы турок и арабов в Германии, которые никого не удивляют сегодня, были тогда далёким и непрогнозируемым будущим. И многочисленные чёрные рожи на улицах германских городов, воспринимались бюргерами если и не как Апокалипсис, то как его преддверие уж точно. Ещё вчера бывшая в шаге от мирового господства, Германская империя сегодня оккупирована какими-то чудовищами, которым место в зоопарках – есть от чего прийти в бешенство. И немедленно возникает термин Schwarze Schande - «Чёрный позор».
Чёрный позор – это когда негр насилует белую немецкую женщину. А, может, и не насилует – по приказу французского командования в местах расквартирования батальонов создавались многочисленные бордели, где БЕЛЫЕ, НЕМЕЦКИЕ проститутки обслуживали ЧЁРНЫХ солдат. Тогда это казалось шоком и чем-то, более противоестественным, чем три Кончиты Вурст, вместе взятые. Термин мгновенно распространился по всей Западной Германии и нашёл свой отклик в тогдашней патриотической пропаганде. Самым ярким примером этой пропаганды и стала медаль великого германского чеканщика Карла Гетца.
Обратите внимание на фотографию медали. На аверсе изображена голова французского солдата-негра в каске. Под ним – словно в насмешку – девиз Французской Революции «Liberte, Egalite, Fraternite» (Свобода, равенство, братство) Учитывая, какую чудесную свободу, равенство и братство несли французские войска прирейнским немцам, посыл предельно ясен. Наконец, вверху – надпись на немецком языке «Die Wacht am Rhein!». Стража на Рейне. Неофициальный гимн Германии, самая популярная песня немцев после собственно «песни немцев» (Это которая «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес»). Ещё в 1914 году из сотен вагонов, пересекающих великую реку по дороге на запад, неслась эта песня - «Верна и незыблема стража стоит, Стража на Рейне!». А сегодня эту «стражу» осуществляют чёрные солдаты другой страны. Кулаки у немцев, видевших эту медаль, сжимались сами…
Перейдём к реверсу. Нам, привычным к терабайтам порнографии на каждом углу, тяжело понять, какой эффект разорвавшейся бомбы произвела обратная сторона медали Гетца. А изображена на ней обнажённая немка, прикованная… даже не к дереву, а к эрегированному, пардон, херу, увенчанному французской каской-адрианкой. Рядом – арфа с порванными струнами, символ национального унижения и растоптанной родины ещё со времён древних евреев.
Над девушкой – традиционный масонский глаз в треугольнике, символ заговора, ноябрьского «удара в спину», развалившего якобы победоносную германскю армию в 1918 году. Информационный посыл – прозрачнее некуда. И лаконичные буквы по верху медали - Schwarze Schande. Чёрный позор. Чёрное бесчестье. Дальше думайте сами, дорогие бюргеры.
Медаль стала, как говорят нынче, хитом. И, по ряду причин, со временем французская оккупация Рейна ушла в прошлое, осталась только демилитаризованная зона. Потом пришёл Гитлер, на Рейн снова были приведены войска.
Последний акт этой драмы разыгрался уже позднее, уже в 30-х годах, когда в западногерманских клиниках будут принудительно стерилизованы 385 подростков-мулатов – злосчастных результатов связей негров-солдат и немок…
Царская семья была разлучена в 1918 году, но не расстреляна. Мария Фёдоровна уехала в Германию, а Николай II и наследник престола Алексей остались заложниками в России
Наследник престола Алеша Романов стал наркомом Алексеем Косыгиным
В апреле этого года Росархив, который находился в ведении Минкультуры, был переподчинен непосредственно главе государства. Изменения статуса объяснили особой государственной ценностью хранящихся там материалов. Пока эксперты гадали, что бы все это значило, в зарегистрированной на платформе Администрации Президента газете «Президент» появилось историческое расследование. Суть его заключается в том, что никто царскую семью не расстреливал. Все они прожили долгую жизнь, а царевич Алексей даже сделал номенклатурную карьеру в СССР.
Цитата:
О трансформации царевича Алексея Николаевича Романова в председателя Совета Министров СССР Алексея Николаевича Косыгина впервые заговорили еще во время перестройки. Ссылались на утечку из партийного архива. Информацию восприняли как исторический анекдот, хотя мысль - а вдруг правда - шевельнулась у многих. Ведь останков царской семьи тогда никто не видел, а слухов об их чудесном спасении всегда ходило множество. И вдруг, на тебе, - публикация о жизни царской семьи после мнимого расстрела выходит в издании, максимально далеком от погони за сенсацией.
- Можно ли было бежать или быть вывезенными из дома Ипатьева? Оказывается, да! - пишет а газете «Президент» историк Сергей Желенков. - Неподалеку стояла фабрика. В 1905 году хозяин на случай захвата революционерами прорыл к ней подземный ход. При разрушении дома Борисом Ельциным после решения Политбюро бульдозер провалился в тот тоннель, о котором никто не знал.
СТАЛИН при всех частенько называл КОСЫГИНА (слева) царевичем
Оставили в заложниках
Какие же основания были у большевиков, чтобы сохранить жизнь царской семье?
Исследователи Том Мангольд и Энтони Саммерс издали в 1979 году книгу «Дело Романовых, или Расстрел, которого не было». Начали они с того, что в 1978 году истекает 60-летний гриф секретности с подписанного в 1918 году Брестского мирного договора, и было бы интересно заглянуть в рассекреченные архивы. Первое, что они нарыли, - это телеграммы английского посла, сообщающие об эвакуации большевиками царской семьи из Екатеринбурга в Пермь.
По данным агентов британской разведки в армии Александра Колчака, войдя в Екатеринбург 25 июля 1918 года, адмирал сразу назначил следователя по делу о расстреле царской семьи. Через три месяца капитан Намёткин положил ему на стол рапорт, где сообщил, что вместо расстрела была его инсценировка. Не поверив, Колчак назначил второго следователя Сергеева и вскоре получил такие же результаты.
Параллельно с ними работала комиссия капитана Малиновского, который в июне 1919 года дал уже третьему следователю Николаю Соколову следующие указания: «В результате моей работы по делу у меня сложилось убеждение, что августейшая семья жива… все факты, которые я наблюдал при расследовании, - это симуляция убийства».
Адмиралу Колчаку, уже провозгласившему себя Верховным правителем России, совсем не нужен был живой царь, поэтому Соколов получает совершенно четкие указания - найти доказательства гибели императора.
Соколов не придумывает ничего лучше, чем рассказать: «Трупы бросили в шахту, залили кислотой».
Том Мангольд и Энтони Саммерс посчитали, что разгадку надо искать в самом Договоре о Брестском мире. Однако его полного текста нет ни в рассекреченных архивах Лондона, ни Берлина. И они пришли к выводу, что там есть пункты, касающиеся царской семьи.
Вероятно, император Вильгельм II, который был близким родственником императрицы Александры Федоровны, потребовал передать Германии всех августейших женщин. Девочки не имели прав на русский престол и, следовательно, не могли угрожать большевикам. Мужчины же остались в заложниках - как гаранты того, что германская армия не пойдет на Петербург и Москву.
Такое объяснение выглядит вполне логичным. Особенно если вспомнить, что царя свергли не красные, а свои же либерально настроенные аристократия, буржуазия и верхушка армии. Большевики не питали к Николаю II особой ненависти. Он ничем им не угрожал, но при этом был прекрасным козырем в рукаве и хорошей разменной монетой при переговорах.
К тому же Ленин отлично понимал, что Николай II является курочкой, способной, если ее хорошенько потрясти, снести множество так необходимых молодому Советскому государству золотых яичек. Ведь в голове царя хранились тайны множества семейных и государственных вкладов в западных банках. Позднее эти богатства Российской империи были использованы для индустриализации.
На кладбище в итальянской деревушке Маркотта стояла могильная плита, на которой упокоилась Княжна Ольга Николаевна, старшая дочь русского царя Николая II. В 1995 году могила, под предлогом неуплаты ренты, была уничтожена, а прах перенесён
Жизнь после «смерти»
Если верить газете «Президент», в КГБ СССР на базе 2-го Главного управления был специальный отдел, наблюдавший за всеми перемещениями царской семьи и их потомков по территории СССР:
«Сталин построил дачу в Сухуми рядом с дачей царской семьи и приезжал туда для встреч с императором. В форме офицера Николай II бывал в Кремле, что подтверждал генерал Ватов, служивший в охране Иосифа Виссарионовича».
По сведениям газеты, чтобы почтить память последнего императора, монархисты могут поехать в Нижний Новгород на кладбище «Красная Этна», где он был похоронен 26.12.1958 года. Отпевал и хоронил государя знаменитый нижегородский старец Григорий.
Намного более удивительна судьба наследника престола, царевича Алексея Николаевича. Со временем он, как и многие, смирился с революцией и пришел к выводу, что служить Отечеству надо вне зависимости от своих политических убеждений. Впрочем, другого выхода у него не оставалось.
Историк Сергей Желенков приводит множество доказательств преобразования царевича Алексея в красноармейца Косыгина. В гремящие годы Гражданской войны, да еще под прикрытием ЧК сделать это действительно было не трудно. Намного интереснее его дальнейшая карьера. Сталин рассмотрел в юноше большое будущее и дальновидно двинул по хозяйственной линии. Не по партийной же.
В 1942 году уполномоченный Государственного комитета обороны в осажденном Ленинграде, Косыгин руководил эвакуацией населения и промышленных предприятий и имущества Царского Села. Алексей много раз ходил по Ладоге на яхте «Штандарт» и хорошо знал окрестности озера, потому организовал «Дорогу жизни» для снабжения города.
В 1949 году во время раскрутки Маленковым «Ленинградского дела» Косыгин «чудом» уцелел. Сталин, который при всех называл его царевичем, отправил Алексея Николаевича в длительную поездку по Сибири в связи с необходимостью усиления деятельности кооперации, улучшения дел с заготовкой сельхозпродукции.
Косыгин был настолько удален от внутрипартийных дел, что сохранил свои позиции после смерти покровителя. Хрущев и Брежнев нуждались в хорошем проверенном хозяйственнике, в итоге Косыгин занимал пост главы правительства дольше всех в истории Российской империи, СССР и Российской Федерации - 16 лет.
Панихиды не было
Что касается жены Николая II и дочерей, то след их тоже нельзя назвать потерянным.
В 90-х годах в итальянской газете «Ла Репубблика» прошла заметка, рассказывающая о кончине монахини, сестры Паскалины Ленарт, которая с 1939 по 1958 год занимала важный пост при Римском папе Пие XII. Перед смертью она позвала нотариуса и поведала, что Ольга Романова, дочь Николая II, не была расстреляна большевиками, а прожила долгую жизнь под покровительством Ватикана и была похоронена на кладбище в деревне Маркотте на севере Италии. Журналисты, выехавшие по указанному адресу, действительно обнаружили на погосте плиту, где по-немецки было написано: «Ольга Николаевна, старшая дочь русского царя Николая Романова, 1895 - 1976».
В связи с этим возникает вопрос: а кого же похоронили в 1998 году в Петропавловском соборе? Президент Борис Ельцин уверял общественность, что это останки царской семьи. А вот Русская православная церковь тогда отказалась признать этот факт. Вспомним, что
в Софии, в здании Священного Синода на площади Святого Александра Невского, проживал бежавший от ужасов революции духовник Высочайшей Фамилии владыка Феофан. Он никогда не служил панихиду по августейшему семейству и говорил, что царская семья жива!
Золотая пятилетка
Итогом разработанных Алексеем Косыгиным экономических реформ стала так называемая золотая восьмая пятилетка 1966 - 1970 годов. За это время:
- национальный доход вырос на 42 процента,
- объем валовой продукции промышленности вырос на 51 процент,
- рентабельность сельского хозяйства увеличилась на 21 процент,
- было закончено формирование Единой энергетической системы европейской части СССР, создана объединенная энергосистема Центральной Сибири,
- началось освоение Тюменского нефтегазодобывающего комплекса,
- вступили в строй Братская, Красноярская и Саратовская гидроэлектростанции, Приднепровская ГРЭС,
- заработали Западно-Сибирский металлургический и Карагандинский металлургический комбинаты,
- были выпущены первые «Жигули»,
- обеспеченность населения телевизорами возросла в два раза, стиральными машинами - в два с половиной, холодильниками - в три раза.
да это не важно ... просто нам без "царей" никуда ... именно при "царевиче" увеличилось количество цветных телевизоров и холодильников ... то что потенциал роста нарабатывался десятилетиями это не важно ... просто появился "царевич" и все стало резко здорово ...
30 мая 1937 года Александр Куприн пересёк советскую границу, возвращаясь в СССР из эмиграции.
Самое преступное, что можно сделать с собственной памятью – это оставить в ней одни ужасы и забыть всё хорошее. Людей с такой особенностью мы называем даже не злопамятными, а неблагодарными (в самом мягком варианте). Сегодня, когда мы справляем 79-летие возвращения на Родину писателя Куприна, стоит поговорить о том, каким на самом деле был, например, в России 1937-й год. Судьба писателя
Почему вернулся – несколько позже. Почему уехал?
Александр Куприн – один из тех русских писателей, о которых мы недавно вспоминали: их талант прошёл огранку военной службой и во многом ею был раскрыт. Куприн – офицер, хоть и рано (в 1894 году, в возрасте 24 лет и в чине поручика) вышедший в отставку .
Второй раз на военную службу он пошёл уже во время Первой мировой войны (1914-1915), был демобилизован из-за проблем со здоровьем. Но через четыре года (1919) поступил снова, на этот раз в Северо-Западную армию Юденича. Служил уже не в строю, был редактором газеты.
После поражения армии Юденича покинул Россию (Эстония, Финляндия, Франция).
С возвращением тоже понятно. Эмигрантский хлеб нелёгок, в 1930-е годы семья писателя откровенно бедствовала, а сам Александр Иванович подорвал своё и без того неважное здоровье: «Эмигрантская жизнь вконец изжевала меня и приплюснула дух мой к земле. Нет, не жить мне в Европах… Если уж говорить о том Париже, который тебе рисуется и представляется, то я его ненавижу».
За год до того, как вопрос его возвращения был решён, у Куприна обнаружили рак. В Россию он ехал не столько жить, сколько умирать.
В общем, история хоть и грустная, но вполне понятная. Непонятно другое. На дворе – 1937 год. Как мог офицер, активный участник белогвардейского, а затем и белоэмигрантского движения Александр Куприн не понимать, что произойдёт с ним в тот момент, как только он ступит на советскую землю?
А ровно ничего такого с ним не произошло. 31 мая 66-летнего писателя торжественно встретили в Москве, провезли мимо подвалов Лубянки, поселили в «Метрополе», потом выделили дачу рядом с санаторием Союза писателей. Напечатали собрание сочинений, выплатили гонорар (вполне приличный, кстати, как и полагалось в СССР «инженерам человеческих душ»). Фактически обеспечили писателю заслуженную пенсию и исполнили последнюю мечту: дали спокойно умереть на родине.....
Не может быть! На дворе самая середина "кровавого 37-го", бывший белый офицер возвращается в Россию из эмиграции и почему то не становится очередной "невинной-жертвой-замученной-в застенках-кровавого-режима".
Полный текст:
Скрытый текст:
Автор: Иван Зацарин Наш великий 1937-й. К 79-летию возвращения в Россию писателя Куприна Сегодня в прошлом
30 мая 1937 года Александр Куприн пересёк советскую границу, возвращаясь в СССР из эмиграции.
Самое преступное, что можно сделать с собственной памятью – это оставить в ней одни ужасы и забыть всё хорошее. Людей с такой особенностью мы называем даже не злопамятными, а неблагодарными (в самом мягком варианте). Сегодня, когда мы справляем 79-летие возвращения на Родину писателя Куприна, стоит поговорить о том, каким на самом деле был, например, в России 1937-й год. Судьба писателя
Почему вернулся – несколько позже. Почему уехал?
Александр Куприн – один из тех русских писателей, о которых мы недавно вспоминали: их талант прошёл огранку военной службой и во многом ею был раскрыт. Куприн – офицер, хоть и рано (в 1894 году, в возрасте 24 лет и в чине поручика) вышедший в отставку .
Второй раз на военную службу он пошёл уже во время Первой мировой войны (1914-1915), был демобилизован из-за проблем со здоровьем. Но через четыре года (1919) поступил снова, на этот раз в Северо-Западную армию Юденича. Служил уже не в строю, был редактором газеты.
После поражения армии Юденича покинул Россию (Эстония, Финляндия, Франция).
С возвращением тоже понятно. Эмигрантский хлеб нелёгок, в 1930-е годы семья писателя откровенно бедствовала, а сам Александр Иванович подорвал своё и без того неважное здоровье: «Эмигрантская жизнь вконец изжевала меня и приплюснула дух мой к земле. Нет, не жить мне в Европах… Если уж говорить о том Париже, который тебе рисуется и представляется, то я его ненавижу».
За год до того, как вопрос его возвращения был решён, у Куприна обнаружили рак. В Россию он ехал не столько жить, сколько умирать.
В общем, история хоть и грустная, но вполне понятная. Непонятно другое. На дворе – 1937 год. Как мог офицер, активный участник белогвардейского, а затем и белоэмигрантского движения Александр Куприн не понимать, что произойдёт с ним в тот момент, как только он ступит на советскую землю?
А ровно ничего такого с ним не произошло. 31 мая 66-летнего писателя торжественно встретили в Москве, провезли мимо подвалов Лубянки, поселили в «Метрополе», потом выделили дачу рядом с санаторием Союза писателей. Напечатали собрание сочинений, выплатили гонорар (вполне приличный, кстати, как и полагалось в СССР «инженерам человеческих душ»). Фактически обеспечили писателю заслуженную пенсию и исполнили последнюю мечту: дали спокойно умереть на родине. СССР конца 1930-х
В какую страну ехал Куприн?
«Когда из этой гнетущей атмосферы изолгавшейся демократии и лицемерной гуманности попадаешь в чистый воздух Советского Союза, дышать становится легко. Здесь не прячутся за мистически–пышными фразами, здесь господствует разумная этика, действительно “more geometrico constructa”, и только этим этическим разумом определяется план, по которому строится Союз», – это из «Москва 1937» Лиона Фейхтвангера, произведения документального, написанного по итогам длительного визита писателя мировой величины в СССР.
При этом нет смысла говорить, что мол, «ничего он не узнал и не понял – “воронки”-то к нему домой не приезжали!» Всё он знал и всё понимал. И написал про два лица СССР, одно из которых – борьба, «...суровая беспощадность, сметающая со своего пути всякую оппозицию». Просто он видел и другое лицо – созидание.
Для Фейхтвангера это был не просто визит в социалистическую страну. На тот момент он тоже лишился родины. Правда, не по собственному выбору, а по причине прихода Гитлера к власти в Германии. Поэтому анекдот о «не нужно путать туризм с эмиграцией» – это не про него. И не про Куприна.
Первый, скажем, очень хорошо видел альтернативу. В родной Фейхтвангеру Германии его книги изъяли из библиотек и сожгли. Какое уж тут созидание.
У Куприна была другая претензия к версии реальности, выбранной им в 1920 году: «Больших дел и больших идей эмиграция не ведает. Даже на сильную ненависть к виновникам её бегства на чужбину у неё не хватает темперамента».
Оба писателя, глядя в 1937 году на СССР, ясно видели главный смысл нашего государства на планете Земля: созидание и размах.
Впрочем, неверно будет говорить, что в 1937 году это видели только два писателя. То же самое увидел и весь остальной мир – например, на Всемирной выставке в Париже (статус этого мероприятия на пике индустриальной эпохи трудно себе сегодня даже представить). Созидательность нового российского государства, результаты двух первых пятилеток, индустриальный потенциал, изображённый в виде карты промышленности СССР, скульптура «Рабочий и колхозница» Веры Мухиной, венчавшая советский павильон, – всё это было оценено по достоинству. Советская делегация увезла из Парижа 270 наград – включая 95 гран-при, 70 золотых медалей, 40 серебряных и 6 бронзовых За каждой из этих наград, кстати, стояли реально внедряемые в СССР инновации, высотки, запускаемые ГЭС и строящиеся индустриальные гиганты.
Главный приз выставки в результате разделили павильоны СССР и Германии, однако точку в этой выставке поставила война. А заодно и скорректировала решение жюри. Об ответственности творцов
Известно, что человеческая память избирательна. Однако если особенностью индивидуальной памяти является сохранение лучших воспоминаний и вытеснение негативных, то в случае с нашей коллективной памятью имеем результат прямо противоположный. 1937 год остался в памяти синонимом кровавой бани и апофеозом государственного террора. Почему так?
С одной стороны, «кровавый 1937-й» – это один из элементов мифологии о высшем государственном руководстве того периода (Сталине прежде всего и почему-то заодно о Берии), начало строительства которой было положено в том числе его преемником (Хрущёвым). Однако в политике Никиты Сергеевича нет с 1964 года, на свете – с 1971-го. А жупел «1937 года» продолжает служить основным содержанием плевков в наше прошлое. В том числе от людей, которые даже Хрущёва в живых не застали, не то что Сталина с Берией.
Есть мнение, что происходит это ещё и потому, что в какой-то момент времени слово «созидание» – основная тема сегодняшнего материала и главная ценность советского строя в глазах Куприна и Фейхтвангера –превратилась в свою опасную противоположность. Не в разрушение. Класс созидателей стал креативным классом. А это совсем не синонимы, как может показаться.
Созидание – это не только творение, но и осознание смысла, а также готовность нести за него ответственность. Без этого созидание постепенно превращается в копирование чужих форм и смыслов. К литературе и окололитературной деятельности (скажем, журналистике) это относится в первую очередь. Поэтому наши современники (из числа пафосных уезжантов) ни Куприна, ни Фейхтвангера попросту не поняли бы.
Сегодня в «СПб» будут ставить памятный знак Маннергейму. На нём тысячи и тысячи жертв Ленинградской блокады. Безумие власти. Кощунунство сродни украинскому.
* * *
Цитата:
Ни для кого не секрет, что с северного направления блокаду Ленинграда держали финские войска под командованием Карла Густава Маннергейма.
Уже в августе 1940 года, по свидетельству начальника штаба Сухопутных войск Германии Франца Гальдера, прошли переговоры между Германией и Финляндией «о разрешении прохода двум немецким горным дивизиям по приморской дороге в Киркенес». Сотрудничество развивалось стремительно:
- 12 сентября 1940 года в Хельсинки было подписано соглашение о транзите немецких войск через территорию Финляндии.
- 21 сентября 1940 года в финский порт Вааса на побережье Ботнического залива пришли первые немецкие транспорты с войсками и оружием.
После несколько встреч представителей Германии и Финляндии, 25-28 мая 1941 года в Зальцбурге и Цоссене в присутствии начальника Генштаба Финской армии генерала Эрика Хейнрикса, начальника оперативного отдела полковника Куста Тапола и еще трёх представителей финляндских ВС, с одной стороны, и фельдмаршала Кейтеля, генералов Йодля и Гальдера с немецкой стороны, произошло окончательное согласование планов совместных операций, сроков мобилизации и начала наступления.
Финским войскам надлежало перейти к активным действиям через 14 дней после начала немецкого вторжения - так свидетельствует Франц Гальдер, участник этих событий. (Т.е., если отсчитывать от 22 июня, то 6 июля.)
- 5 июня 1941 г. состоялась беседа Маннергейма с генералом Талвела, получившим назначение командовать VI корпусом, на которой Маннергеймом была поставлена задача наступать на ленинградском направлении. В своих мемуарах Талвела пишет:
«Маршал объявил мне, когда я прибыл к нему, что Германия на днях совершит нападение на Советский Союз… что немцы не просят нас ни о чем другом, кроме как нанести сильнейший удар в направлении Ленинграда. Он объявил о создании специальной группы для осуществления этого удара и предложил мне ею командовать, спросив, желаю ли я этого. Я поднялся молниеносно со стула и заявил: «Да это же величайший момент в моей жизни»».
- 17 июня 1941 года Финляндия официально вышла из Лиги Наций. 18 июня начала всеобщую мобилизацию.
- 21 июня в 16:15 финны высадили 5-тысячный десант на демилитаризованные согласно Женевской конвенции 1921 года Аландские острова, арестовав сотрудников советского консульства. В 22:59 финские подводные лодки совместно с ВМС Германии осуществили минирование территориальных вод СССР в Финском заливе.
- 22 июня фашистская Германия напала на Советский Союз.
Утром того же дня на Ладожском озере приземлились два финских гидросамолёта, и высадившиеся с них диверсанты попытались взорвать шлюзы Беломоро-Балтийского канала. Тогда же вылетевшие из Кенигсберга немецкие бомбардировщики сбросили у советского побережья очередную партию мин и приземлились на финские аэродромы.
- 25 июня 41-го советская авиация нанесла удар по 18 финским аэродромам, уничтожив 41 немецкий самолёт и 3 финских.
*
Финны представили себя жертвой нападения и начали свою, как они утверждали, «оборонительную войну», с двукратным - 475 тысяч против 240 тысяч - численным перевесом над советскими войсками Северного фронта.
О реальных же целях финнов можно судить по высказываниям официальных лиц Финляндии.
* * *
После речи премьер-министра Рангеля на закрытом парламентском заседании, где произошедшая бомбардировка изображалась так, что Советский Союз предпринял «нападение» с целью ни много ни мало «ликвидировать финский народ», выступил представитель партии фашистского толка «Патриотическое народное движение» Салмиала со словами:
«Нам необходимо объединить теперь вместе все финские племена, — сказал он, — нам нужно осуществить идею создания Великой Финляндии и добиться того, чтобы передвинуть границы (из зала парламента:«Куда?»), — туда, где проходит самая прямая линия от Белого моря до Ладожского озера».
Накануне вторжения на территорию СССР в финские подразделения поступил приказ
главнокомандующего Маннергейма, в котором с немного большим, чем у Салмиалы, пафосом озвучивались цели Финляндии в войне против Советского Союза:
"Во время освободительной войны 1918 года я сказал карелам Финляндии и Востока, что не вложу меч в ножны, пока Финляндия и Восточная Карелия не будут свободны. Я поклялся в этом именем крестьянской армии, полностью доверяя самоотверженности наших мужчин и самопожертвованию женщин.
Двадцать три года Северная Карелия и Олония ожидали исполнения этого обещания, полтора года после героической Зимней войны финляндская Карелия, опустошённая, ожидала восхода зари...
Солдаты! Эта земная твердь, на которую вы ступите, орошена кровью и страданиями родственных народов, это святая земля. Я верю, что наша победа освободит Карелию, ваши действия принесут Финляндии большое счастливое будущее …
Борьба немецких братьев по оружию рядом с нашими солдатами-освободителями на севере еще больше укрепит давнее и прочное боевое братство»".
Заметим: Маннергейм озвучил «давнее и прочное братство» с фашистами.
Чуть позже и доказал «братство» на деле - в подписанном Маннергеймом секретном приказе от 8 июля 1941 г. об обращении к военнопленным и жителям оккупированных территорий говорится:
"Взяв в плен советских военнослужащих, сразу же отделять командный состав от рядовых, а также карел от русских. ... Русское население задерживать и отправлять в концлагеря. Русскоговорящие лица финского и карельского происхождения, желающие присоединиться к карельскому населению, к русским не причисляются"
Этим Маннергейм, руководствуясь своей волей и методом фашистов, подписал смертный приговор десяткам тысяч русских.
* * * Сбудься чаяния маршала Финляндии и высших кругов её, жителей будущей «Великой Финляндии» ждала бы такая участь:
- бывший министр иностранных дел и будущий премьер А. Хакцель предлагал после разгрома СССР
«переселить из внутренней России тверских карел, также как и мордву, черемисов и других, принадлежащих к финским соплеменникам», к границам Финляндии, т. е. на невские берега. Надо было «разместить их вместо русских» в качестве «дружественных соседей».
Вопрос перемещения «недружественного» населения уже заранее начали согласовывать с Германией. В Берлин из МИДа Финляндии были направлены сведения с «картой окрестностей Петербурга и территории Ингерманландии».
Финский посол в Берлине, бывший премьер-министр Финляндии Т. Кивимяки развивал также и идею насильственного изменения христианской веры у населения приграничных с будущей Финляндией районов России.
Он считал, что православие не удовлетворяет задачам безопасности страны на востоке, тогда как «лютеранская вера формирует из народа политически надежных и укрепляющих общество людей».
Он же 24 июня 1941 г., после вручения Г. Герингу финской награды - Железного креста с цепью – в телеграмме президенту Финляндии сообщил:
«Мы можем теперь взять что захотим, также и Петербург, который, как и Москву, лучше уничтожить… Россию надо разбить на небольшие государства».
С этой телеграммой на следующий день были ознакомлены маршал Маннергейм, премьер-министр Финляндии Рангель и министр иностранных дел Виттинг.
Ни у кого она вопросов не вызвала.
Тот же Кивимяки, 26 сентября, в письме главе МИДа Финляндии Виттингу, говорил, что
«определение важнейшей цели Финляндии представляется как нельзя более актуальной и безотлагательной в плане того, чтобы взять Петербург».
«...добиваться официально от Германии, чтобы Петербург полностью и окончательно уничтожить, поскольку он является постоянно притягательной силой для русского населения».
Из разъяснения о позиции военного руководства генштаба финской армии по штурму Ленинграда в МИД Финляндии:
«Наступление на петербургские укрепления, имеющиеся между границей и Петербургом, потребуют, вероятно, много жертв, поскольку сильно защищены, и не лучше ли брать егос юга или же вообще, не заставить ли капитулировать жителей города с помощью голода» .
11 сентября 1941 года президент Финляндии Ристо Хейкки Рюти - немецкому послу:
«Ленинград надо ликвидировать, как крупный город».
* * *
После вторжения финны понесли неожиданные для них потери - к 5 сентября они составляли 20 тыс.
человек; многие думали, что, дойдя до старых границ, финская армия остановится и закрепится, далее не пойдёт. Всё это деморализовало солдат, начались саботаж и дезертирство.
После безуспешных попыток прорвать оборону 23-й армии на Карельском перешейке среди финских солдат стало открыто проявляться нежелание идти вперёд. В ответ на распоряжение 12 сентября пересечь старую границу, отказались идти вперед 200 человек 48-го пехотного полка 18-й дивизии, значительное число солдат 27-го и 57-го пехотных полков. Под влиянием понесенных потерь в августовско-сентябрьских боях моральный дух солдат сильно упал.
Немецкое наступление с юга города захлебнулось, штурм Ленинграда силами одних финнов грозило огромными потерями, и под угрозой большого количества жертв, а также ставшего проявляться недовольства со стороны финских солдат, Маннергейм отдал приказ закрепиться на достигнутом рубеже. Дезертирство и отказы выполнять приказ заставили ставку Маннергейма даже проводить «просветительскую работу» в действующей армии.
Финны пошли в обход Ладожского озера и 6 сентября вышли к реке Свирь.
Но и на свирском участке положение в войсках оставляло желать лучшего - возросли дезертирство и уход солдат в так называемую «лесную гвардию» - антивоенно-настроенные отряды и группы покинувших фронт военнослужащих.
В августе из частей Карельской армии дезертировало 135 человек,
в сентябре - 210,
а в октябре - 445.С
Солдаты ряда частей 5-й и 17-й пехотных дивизий также воспротивились продолжению наступления, особенно В 61-м полку 17-й пехотной дивизии - приказ о форсировании реки Свирь отказались выполнить сотни солдат, начались и выступления с протестом -. таких на фронте было зарегистрировано в 1941 г. более трех с половиной тысяч. Поэтому Маннергейм решил действовать силами 163-й немецкой пехотной дивизии, а финны лишь поддерживали её артиллерией. Попытка ввести в бой часть 11-й финской пехотной дивизии привела к дезертирству из её рядов.
Поэтому, а так же из-за советских контратак, Маннергейм был вынужден перейти к обороне и на свирском участке.
А не из-за того, что он любил Петербург и Россию.
P.S. Ещё несколько слов о Маннергейме - после гражданской далеко не все - абсолютное меньшинство - белоэмигрантов давали своё согласие на работу против России/СССР, даже испытывая самую тяжёлую нужду.
Что же Маннергейм - который получил благодаря России образование и возможность сделать военную карьеру, не считая того, что сама Финляндия благодаря России сначала получила возможность развивать собственную культуру и язык (под правлением Швеции пользоваться собственным языком им строжайше было запрещено), а потом и полную независимость - впервые став суверенным государством (!) - ничтоже сумняшеся пошёл против России и против СССР, таким образом отплатив нам за всё хорошее.
"Бездарное и предательское руководство Тухачевским, спровоцировало конфликт на Финляндской границе, после чего Финляндия присоедиинилось политически к Гемании" - это был только повод. Да, все государства Европы склонялись тогда к фашизму - и западноевропейские, и славянские - всем он очень нравился, вернее всет правящим "элитам". Что касается Тухачевского - тут как в истории с Польшей, власти которой были настолько же фашистскими, как и в самой Германии - Польша должна была спровоцировать уже состоявшееся фашистское государство Германии на войну - а Гитлер, при всё том, что был на содержании у Запада - вовсе не стремился к самоубийственной военной авантюре. Так и Финляндия должна была сыграть свою роль поддержки - дав Гитлеру отмашку в готовности к полномасштабной поддержке. Финская армия не могла сыграть какой нибудь значащей роли в войне - но в качестве поджигателей войны её роль была неоценима - как и роль части советского генералитета, который имел контакты с высшим руководством Вермахта и говорил им - если вы начнёте, мы вас поддержим, но вы дадите нам править Россией под вашим руководством.
Маннергейм, уже не молодой человек - имел возможность сделать выбор. Например подать в отставку и не играть в нехорошие игры с Гитлером против России. Он сделал другой выбор. В силу чего и отношение к нему - как к врагу. Пусть на его собственных руках крови и немного (хотя какими методами воевали финны под его руководством, думаю, многим известно?) - но благодаря и ему тоже была открыта дорога к большой войне.
P.P.S. Что происходит сейчас в головах у патриотов - это заболеть можно какую чушь они пишут о "борце с жидобольшевизмом" и "гением", который сохранил свою страну, а не превратил её в Хатынь как кому то хотелось бы - за то что фины должны по гроб жизни пресмыкаться перед кем-то за подареную независимость. А ведь она была подарена для свободы выбора. И только гений мог увести от праведного возмездия и смены режима свою страну...
Последний раз редактировалось promity; 17.06.2016 в 10:33
...Что же Маннергейм - который получил благодаря России образование и возможность сделать военную карьеру, не считая того, что сама Финляндия благодаря России сначала получила возможность развивать собственную культуру и язык (под правлением Швеции пользоваться собственным языком им строжайше было запрещено), а потом и полную независимость - впервые став суверенным государством (!) - ничтоже сумняшеся пошёл против России и против СССР, таким образом отплатив нам за всё хорошее...
Военную карьеру Маннергейм сделал в православной Российской Империи. После переворота 1917 г. при его характере несомненно был бы рано или поздно умершвлён жидобольшевиками, если бы не перебрался в Финляндию. Воевал он против жидобольшевиков, умертвивших императора Николая II, всю его семью и миллионы русских людей. До конца дней на рабочем столе Маннергейма стоял портрет с фотографией и личной подписью императора Николая II.
Цитата:
Сообщение от promity
...P.P.S. Что происходит сейчас в головах у патриотов - это заболеть можно какую чушь они пишут о "борце с жидобольшевизмом" и "гением", который сохранил свою страну, а не превратил её в Хатынь как кому то хотелось бы - за то что фины должны по гроб жизни пресмыкаться перед кем-то за подареную независимость. А ведь она была подарена для свободы выбора. И только гений мог увести от праведного возмездия и смены режима свою страну...
Я как то и забыл о наших собственных жидоборах ) А может и главного жидобора увековечим - Адольфа Алоизыча? Вот уж кто поработал отменно - никакие Маннергеймы и в подмётки ему не годятся!
А если серьёзно - с фанатиками разговаривать сложно.
Я не знаю наверняка - был ли убит Николай Второй и его семья, но первое - разве большевики (и те кто троцкисты, которых записывают в большевики) скинули царя? Вы, Росток, передёргиваете - жульничаете, по простому.
Второе - Николай, при всём при том, что лично никого не убивал - повинен в гибели миллионов тех самых русских людей, о которых вы так картинно плачетесь здесь. И в гибели целого государства, которое потом пришлось оживлять, заново ставить на ноги и учить ходить. При этом при самом Николае Втором как раз и расцвели самым махровым образом все те жидо-ростовщики, благодаря усилиям которых Россия стала самым большим должником Европы и - послушно пошла на бойню Первой Мировой.
И можно продолжать и продолжать перечень всех заслуг и царского правительства и Маннергейма в частности.
А давайте, в самом деле, откроем картинную галерею им.Гитлера - но только пояснив, что Гитлера до 1920 года, так как тогда он был ещё вполне обычным человеком, рисовавшим посредственные, но не очень плохие пейзажи. И Власову - он был хорошим военным до 1942-го года и много полезного сделал для страны! Вот и будем чтить его образца 1941-го.
Вот такой вот кисель варят нам пат-риоты на пару с либерастами.
Чат КОБ
16.05.2016, 16:00
Линейный вид
